Моя Эстония

Тогда спектакль состоял из всех четырех драматических новелл и старался передать всю мысль Пушкина, который в заточении Болдинской осени и в ожидании перемены всей жизни («Участь моя решена: я женюсь!») решал (правоверные фрейдисты заговорили бы тут о сублимации!) проблему, которая вечно вставала перед гениями – и была выше даже их сил...

Два звена из цепи

Есть ли в том, что движет людьми, универсальное начало, некая, если хотите, программа, заложенная в него высшими силами? Что заставляет человека бросать вызов, в разные эпохи выливающийся в разные формы, но по сути своей один и тот же?

Кощунственный вызов, который плотская страсть, возвеличенная человеком до гармонии («но и любовь – мелодия»), бросала законам церкви и юрисдикции («Каменный гость», Испания времен Ренессанса).

Вызов родственным чувствам, которые не выдерживают напора времени, когда благородная, но очень жесткая, не имеющая спасительного люфта рыцарская этика обнаружила беспомощность перед новой силой – деньгами («Скупой рыцарь», герцогство Бургундское, примерно конец XV века).

Не дававшее покоя Достоевскому право человека вершить суд над высшими материями, решать, кому жить, а кому – твари дрожащей, пусть гениально одаренной, что ж, тем хуже – отправляться в иной мир («Моцарт и Сальери», рафинированная империя Габсбургов конца XVIII века).

Наконец – тотальный вызов («Хвала тебе, чума!»), высшая стадия человеческой гордыни и бесстрашия («Пир во время чумы», пуританская Англия).

Молодого режиссера Кристьяна Юкскюла увлекли только два звена из этой цепи – «Скупой рыцарь» и «Моцарт и Сальери». Он ставит их в Городском театре, объединяет темой яда (спектакль так и назван – «Яд») и сталкивает два ответа на вопрос, можно ли исправить явно не устраивающее тебя положение дел чьим-то отравлением.

По неопытности (не хочу думать, что по самоуверенности) или из желания сказать все самое главное Кристьян Юкскюла взваливает на себя слишком многое: он и ставит спектакль, и играет Альбера в «Скупом рыцаре» и Моцарта в «Моцарте и Сальери», и создает музыкальное оформление. Прекрасная находка в начале второй трагедии: Сальери в одиночестве слушает собственные вариации на тему La Folia di Spagna и в искреннем восторге «дирижирует» кончиками пальцев. Музыка действительно прелестна, она словно подкрепляет композитора в мнении, которое постоянно нуждается в подтверждении: да, я истинный творец, именно так и надо сочинять – чтобы о пролитых ведрах пота никто не догадывался, чтобы на поверхности оставалась лишь пленительная легкость... Но тут же вспоминается Моцарт, который вовсе не проливает пота, как птица небесная!

Ставка на интеллект

Спектакль подчеркнуто аскетичен, оформление Кустава-Агу Пюймана минимально, хотя – это уже другая сторона спектакля, его интеллектуализм: в сценографии использованы мотивы фрески Джотто «Поцелуй Иуды» и картины Манфреди «Убийство Каином Авеля». Вообще Юкскюла высоко ценит зрителя: программка насыщена историческими справками, цитатами из Ю.М. Лотмана, в ней излагается кодекс рыцарства и т.д. Словом, режиссер требует, чтобы зритель хотя бы за десять минут до начала спектакля окунулся в мир знаний автора постановки.

Именно поэтому на «Яд» публика вряд ли станет ломиться, хотя те, кто преодолеют недоверие к «слишком умным» постановкам, многое выиграют. Сыгранные самим Юкскюла кипящий от возмущения благородный юноша Альбер и гуляка праздный Моцарт, которому все дается с легкостью, в этом спектакле – как на ладони. Позаботился режиссер и о том, чтобы было что сыграть другим актерам. В «Скупом Рыцаре» Соломон (Александр Ээльмаа) и Барон (Райн Симмуль) далеки от шаблонной трактовки этих, казалось бы, однозначных ролей

Соломон – прагматик, он считает, что коль скоро в сундуках Барона золото лежит мертвым грузом, нужно помочь сдвинуть эти богатства с места. Вопрос нравственности выносится за скобки как неуместный. Речь не об искушении, а о решении логической задачи. Именно поэтому из уст Альбера вырывается «амен». Oн не может отравить отца, но в глубине души считает это решением проблемы. Оттого и набрасывается на Соломона так возмущенно: ведь тот чуть-чуть не толкнул его на путь преступления!

Старого Барона обычно играют совершенной развалиной. Но ведь его единственному сыну всего 20 лет, следовательно, Барону сорок или около того. Это мужчина в расцвете сил: «Барон здоров. Бог даст – лет десять, двадцать, и двадцать пять, и тридцать проживет он». Он – не прошлое, нет: наоборот, он раньше других понял магическую силу злата. Райн Симмуль играет крепкого, решительного и очень хорошо знающего, что ему надо, человека. И во дворце Герцога он абсолютно искренен, когда говорит:

Бог даст войну, так я
Готов, кряхтя, взлезть снова на коня;
Еще достанет силы старый меч
За вас рукой дрожащей обнажить...

Вызывая сына на дуэль, Барон вполне серьезен: еще неясно ведь, кто из них двоих сильнее! Проигрывая в сентиментальности, спектакль выигрывает в правдоподобии.

В «Моцарте и Сальери» первую партию ведет Индрек Ояри, актер, который в «Скупом рыцаре» исполняет служебную роль Герцога. Его Сальери – действительно мыслитель, выстроивший четкую систему ценностей. Но что поделать, если легкомысленный коллега в алом камзоле не оставляет от его системы и камня на камне? В конце концов, здесь – без ведома самого Пушкина – сталкиваются два понимания того, каким художник должен быть, пока его не требует к священной жертве Аполлон. Позволить вкушать душе хладный сон, как было принято в век Пушкина, или отвечать жизнью за свои творения, как в Серебряном веке? Ответа мы не знаем. Оттого Моцарт и Сальери живут, постоянно задавая нам этот вопрос, а мы в растерянности разводим руками.

Борис Тух
www.dzd.ee