Моя Эстония

По крайней мере, представить какую-то еще практическую пользу от этих мастерских трудно: и шляпы Ливии, и разноцветные боа из соседней мастерской, и что-то кожаное из третьей комнатки - все это выглядит именно так: зайти и сделать вывод, что это очень мило - легко. Купить и носить - ну, черт его знает. Сама Ливия, рассказывая о "Первомае", тоже говорит, что туристы часто заходят, но редко покупают. Проверить это сейчас нельзя: магазин, он же мастерская, пуст. И я, чтобы не забыть, делаю в блокноте пометку: "За два часа ни одного клиента", - но тут же ее зачеркиваю, потому что именно в этот момент в мастерскую заходит сразу человек двадцать, которые принимаются заинтересованно ощупывать шляпы Ливии с таким видом, будто каждый сейчас купит по шляпе. Но быстро выясняется, что это не покупатели. "Делегация из Марья Кюла", - с уважением говорит Ливия и уходит к гостям.

Женщина, которая пришла с гостями, но единственная не ощупывает шляпы, шепотом поясняет, что Марья Кюла - это под Тарту, поселок для умственно отсталых, они помогают Ливии шить, и она, социальная сотрудница, привезла их, чтобы они посмотрели, что у них получается. Гости из Марья Кюла продолжают ощупывать шляпы, им явно нравится. Говорят по-эстонски.

55-летняя Ливия Лешкин называет себя "первой и последней на эстонском рынке шляп", но мастерская в "Катарина гильд" - это скорее имиджевый проект, причем не столько для самой Ливии, сколько для Таллина: очевидно, что в средневековом городе должно быть такое место, в котором сидят жизнерадостные ремесленники и на глазах туристов изготавливают одежду и бижутерию, которую не хочется носить, но которой хочется умиляться. Бывшее подворье доминиканского монастыря XV века принадлежит муниципалитету, который 17 лет назад сдал его в аренду группе ветеранов таллинского Дома моделей, чтобы те устроили там дизайнерский кластер. "17 лет, 15 женщин - и ни разу не ссорились", - поясняет Ливия. У нее в шляпной мастерской работает наемная продавщица, потому что сама модельер живет в городе Хаапсалу, и там же у нее основной бизнес - тоже швейная мастерская. "А здесь не бизнес, здесь наша жизнь".

Мама Ливии тоже была модельером в Доме моделей, и Ливия говорит, что у нее было счастливое детство: вместо детских книжек читала Vogue. "Но родилась я все-таки в СССР, и это даже в каком-то смысле хорошо, потому что мы были бедные и научились делать красоту из ничего. Мы очень ловкие и хитрые и делаем все своими розовыми руками".

Впрочем, Ливию научила не только бедность, но и преподаватели таллинского Художественного института, по окончании которого она, как и множество выпускников, устроилась в Дом моделей, подрабатывая художником по костюмам на "Таллинфильме". "Это было очень престижно, но когда начались перемены, я почувствовала, что моя карьера идет вниз: Дом моделей вдруг стал неинтересным. Когда был застой, он казался прогрессивным местом, а когда все стало меняться, оказалось, что Дом моделей меняться не умеет, это очень сильно чувствовалось. И я поступила как типичная крыса на корабле, то есть убежала. Может, я не крыса, но Дом моделей действительно был большим кораблем. И он затонул - его продали, он исчез, теперь его нет".

Свою дальнейшую карьеру Ливия называет "академической": преподавала в институте, заведовала кафедрой костюма, а в 1993 году открыла собственную мастерскую, стала шить одежду. "В бизнес люди обычно с какими мыслями приходят? Разбогатеть, стать большими и богатыми. А у меня с советских еще времен было не так, была мечта, как и у всей Эстонии: быть маленькой и независимой. И если бизнес становился большим-большим, я сама его уменьшала, потому что понимала, что когда у тебя работает 15 человек - это уже ту мач, нужно меньше".

Если Ливия действительно хотела, чтобы ее бизнес всегда был маленьким, то внешние обстоятельства ей помогли: по реституции ей вернули родительский дом в Хаапсалу, и она уехала из Таллина, и бизнес тоже переехал в маленький город. Тогда и начались шляпы. "Я пришла к ним полуслучайно, когда поняла, что это пустая полка, никто у нас не делает шляпы". Оборот шляпного бизнеса - миллион крон (около 65 тысяч евро) в год, и Ливия говорит, что для нее и нескольких ее сотрудников это "хлеб и немножко масла". "Наверное, я вернусь к костюмам, мое имя в Эстонии - это бренд, и его надо использовать".

...У Каи Саар имя - тоже бренд, причем своеобразный. Каждый раз, когда в разговоре с кем-нибудь в Таллине всплывало имя Каи, мои эстонские собеседники уточняли, что она училась в Москве. Оказалось, это важно: по какой-то причине Каи была единственным в советской Эстонии модельером, получившим модельерское образование в Москве (факультет прикладного искусства в Текстильном институте), а не в Таллине. "Я единственная в Эстонии, кто там учился. У нас было не принято уезжать учиться из Таллина, мы дорожили самобытностью своей моды", - объясняет она. Но с самобытностью в те времена было вообще трудно: Дом моделей обслуживал легкую промышленность всего Советского Союза, "и одно и то же платье могло пойти на фабрики и в Калининграде, и в Ашхабаде. Однажды мое платье на 11 фабрик в разных городах ушло, но на мою зарплату это не повлияло - как была 110 рублей, так и осталась".

Как и все герои советского эстонского гламура, Каи признает, что в Эстонии советская власть позволяла творческим людям чуть больше, чем в остальной стране: "Мы были маленькое окно в Запад и этим пользовались. Еще со студенческих времен у меня в Москве осталась клиентура, люди гордились, что у них портной почти из-за границы". На курсе Каи была, по ее словам, единственной, за кем посреди занятий клиент мог прислать "Чайку": "Это когда академику Семенову дали Нобелевскую премию, я шила платье для его жены Лидии. Студентка!"

Каи листает старые номера "Силуэта" (таллинского журнала мод). Раз в два-три года это издание посвящало ей что-то вроде портретного очерка, каждый раз отдельно подчеркивая, что она училась в Москве. И даже по этим журналам видно, как с приходом свободы магия эстонского гламура растворилась в воздухе. Журналы 1984 года смотрятся абсолютно по-западному, 1988-й - вдруг откуда-то вылезла та эстетика, которую у нас принято называть "совок". Последняя советская коллекция Каи "Dream of India", посвященная году советской культуры в Индии, выглядит очень грустно. "Магия действительно пропала, и мы все ушли", - вздыхает Каи.

Но я ей верю, когда она говорит, что не скучает по временам, когда магия была. Эстонцев, ностальгирующих по СССР, кажется, не существует в принципе. "Когда мы были в СССР, Париж я видела только во сне. Только в 94-м году туда попала, плакала от счастья". Та поездка в Париж действительно оказалась счастливой: Каи ездила через Стокгольм, и у нее был билет на паром "Эстония", но она опоздала, и паром затонул без нее. "Я через восемь часов после его гибели была там на следующем пароме, в воде плавали спасательные круги, было страшно. И в тот же вечер - Париж. После такой катастрофы стоишь на Монмартре и думаешь: ну ё-моё".

Одевается Каи, как и тридцать лет назад, только в одежду, которую сама сделала, в магазинах вообще никакой одежды не покупает. И собственные клиенты у нее, как и тридцать лет назад, есть, "и даже дочери и внучки старых клиенток приходят". Но это уже остатки прежнего блеска. Женам двух первых эстонских президентов, Хеле Мери и Ингрид Рюйтель, Каи шила вечерние платья и "помогала создавать свой стиль". Жена нынешнего главы государства Тоомаса Хендрика Ильвеса одевается уже у кого-то другого, и Каи даже не знает, у кого.