Конец
60-х, начало 70-х годов. Эстонский город Пярну – модное место отдыха,
облюбованное интеллигентными семьями из Москвы и Ленинграда. Я ездила
туда девочкой несколько лет подряд. Что привлекало там? Непривычная
чистота, уютные домики, тщательно ухоженные газоны. Большой выбор
молочных продуктов в магазинах. Приятная компания. И море – не яркое,
густое, южное, а серебристо-серое, колючее. До чего мелким был
Пярнуский залив! Сколько метров надо было пройти, чтобы вода стала
наконец по пояс, потом – по грудь. На берегу стояли разноцветные
кабинки для переодевания. С утра бурлила очередь за деревянными
шезлонгами, их выдавали под залог: паспорт, часы или двадцать рублей.
Где-то в дюнах прятался «женский пляж», манящий мальчиков-подростков и
чуть шокирующий добропорядочных ленинградцев и москвичей. И
этот «женский пляж», и вывески, написанные латинскими буквами, и
готическая церковь с центре города, казались – всё это являлось
приметами «Европы», которые столь ценились невыездными советскими
интеллигентами. Где-то на заднем плане присутствовал призрак прошлой
эстонской независимости, и отдыхающие с одобрением констатировали, что
«нас здесь не любят». По вечерам, после прогулок в парке, происходило
обязательное прослушивание «вражеского» радио: почему-то считалось, что
здесь иностранные станции глушат меньше. По утрам на пляже принято было
обсуждать последнюю передачу Би-би-си. А с середины 70-х, когда
началась еврейская эмиграция, появилась и новая тема: кому пришел
вызов, кто едет, кого не выпустили? Случалось, что очередная семья,
являвшаяся на протяжении предыдущих лет неизменной частью летнего
пейзажа, в начале сезона не появлялась на обычном месте. «Уехали»,
отмечала публика. На
соснах жили белочки: мы подставляли ладонь и звали: «Мики-Мики-Мики!»
Белочка осторожно спускалась, и если в ладони ничего не было, взмывала
обратно. По вечерам ходили в кино – всю классику мирового кинематографа
я пересмотрела именно в Пярну. По
сравнению с обычными советскими городами Пярну ошеломлял количеством и
доступностью кафе и ресторанов. Впрочем, каждая семья выбирала форму
питания в зависимости от своего бюджета. Кто-то покупал продукты на
рынке и договаривался с хозяйкой, что будет готовить дома. Кто-то ходил
в далекую и дешевую столовую «Балтика» и ел молочный суп. Более
обеспеченные обедали в «стекляшке» (столовой самообслуживания), а самые
состоятельные – в ресторане «Ранахооне». Там на столиках лежали белые
скатерти и обслуживали строгие официанты. Там я узнала, что такое
комплексный обед, и впервые попробовала знаменитый эстонский десерт:
кисель со взбитыми сливками. Кисель был налит в большую суповую
тарелку, а посредине плавал сладкий островок с неведомым прежде вкусом.
Сливки иногда заменялись взбитым творогом или пудингом. Обед в
«Ранахооне» стоил три рубля. В
кафе давали сосиски с салатом, бутерброды с кильками, пирожное с
ревенем и кофе со сливками. Вытирали со столиков и убирали грязную
посуду девочки-школьницы. В столицах детский труд был тогда невозможен. Прошло
больше 20 лет. Мы приехали в Пярну летом 1995 года. Впервые мы
оказались здесь иностранцами. Первым поползновением было разговаривать
по-английски, хотя очень скоро поняли: можно говорить по-русски, тем
более что английского здесь почти не знают. Я
не подозревала, что Пярну может быть таким пустынным. Вместо живописных
кучек отдыхающих, время от времени взрывающихся диким хохотом после
очередного анекдота, изредка попадались группки пожилых финских
туристов в белых куртках. Куда-то подевались и белочки. Визовый
режим отпугнул российских граждан, тем более, что теперь «железного
занавеса» не было. Можно было лететь хоть в Таиланд, хоть в Турцию, а
те, кто хотел почувствовать обаяние «старой Европы» или «балтийского
Севера», не разменивались на бывшую советскую Прибалтику и ехали сразу
в Стокгольм, Париж или Копенгаген. Пляж,
где раньше некуда было положить полотенце, целиком оказался в нашем
распоряжении. Море осталось таким же – очень страшно входить, но зато
как приятно выходить на берег! Стекляшку
снесли, «Ранахооне» неузнаваемо отремонтировали. Здесь теперь «Сансет
Клаб» – самое шикарное заведение в Эстонии. Молодые люди из Таллина
приезжают сюда провести уикенд на дорогих машинах. Веселятся, впрочем,
очень пристойно. И
все же облик города не изменился. Новых зданий очень мало: несколько
маленьких частных отелей, сауна. Райком партии преобразован в
Чаплиновский центр. Фильмы
в кинотеатре по-прежнему снабжены русскими субтитрами. Репертуар,
однако, совершенно другой: массовая голливудская продукция, стандартный
набор обязательных названий. Глобализация. Но
уже нет толпы, привычно набивающейся на каждый сеанс. Кино отступает
перед натиском интернета и телевидения. Да и число мест, где можно
посмотреть новый фильм, сократилось до минимума. Местные
русскоязычные жители обсуждают паспортную проблему: кому-то дали
гражданство, кому-то нет. Несмотря на сложную систему правил, это
вопрос случая. В одной семье жена пошла куда-то, где под шумок давали
«настоящие» эстонские паспорта, и получила себе. А муж поленился, и
вовремя не пошел. Остался негражданином. У этих русских неграждан
странные серые паспорта с английской надписью Alien. «Чужой»?
«Инопланетянин»? Впрочем,
есть одна проблема, которая объединяет и русских, и эстонцев. Это –
коммунальные платежи. За всё надо платить, всё стоит дорого. К тому же
некоторые дома подверглись процедуре реституции. Хозяева по большей
части так и не объявились (живут себе в Швеции, а то и в Австралии).
Получив права на свое имущество, они тут же перепродали его первому
подвернувшемуся бизнесмену. Жильцы продаваемых домов нервничают,
пытаются узнать, кому «их» перепродали, обсуждают, не будет ли
выселений. Хотя обычно никого не выселяют. С пустыми домами больше
хлопот. 2004
год. Прошло еще девять лет. Мы поехали с шестилетней дочкой, которая
успела появиться за это время. Надо же было показать ей город нашего
детства! И
для нас, и для местных жителей независимость перестала быть новинкой
или экзотикой. Новый образ жизни устоялся, ушли черты переходного
периода, а вместе с ними и те особенности местного быта, которые
казались нам «уникально» прибалтийскими, а по-видимому, тоже были
советскими. Например, изменилась еда. Кормят хорошо, но как-то не так.
Знаменитый кисель со взбитыми сливками исчез бесследно, говорят, только
в Латвии его еще можно найти, да и то лишь в местах, куда ходят русские
туристы вроде нас. Кухня стала центральноевропейской, неотличимой от
той, что можно получить в любом другом приличном западном городе.
Приобретая независимость, Эстония постепенно утрачивает свою культурную
уникальность, которая тщательно оберегалась (в противостоянии с
центром) на протяжении советского времени. Иностранное телевидение,
которое здесь теперь смотрят, – российское или частные общебалтийские
каналы на русском языке. Официальная
политика – вражда с Россией – сменила старую добрую «дружбу народов».
Но на бытовом уровне тоже все повернулось с точностью до наоборот:
хозяин квартиры, которую мы снимали, настаивал, что хочет сдавать
только русским. Потому что русские – «культурные люди», а финны и шведы
– «хамы». Бедняге невдомек, что вопрос здесь социальный. В Эстонию из
Скандинавии приезжает утомленный трудом рабочий класс, которому хочется
оторваться. А из России по-прежнему едет интеллигенция. Таблички
на улицах, как и раньше, двуязычные, а агентства недвижимости мечтают о
русских клиентах, которые охотно привозят большие деньги. Откуда у
русских большие деньги, никто не спрашивает. Главная
тема политической жизни – памятники легионерам СС, которые то ставят,
то убирают. На самом деле, страсти кипят больше в газетах. Да и то в
основном из-за протестов Европейского Союза. И всё же, и всё же... Мостовые и дома, калитки и цветы, да и люди – всё те же. И запахи те же. И небо. Ничего не меняется. Глущенко Ирина, www.rabkor.ru
| 
