В деревне Лаокюла 42 дыма. Русский бы сказал – 42 двора. Судя
по историческим источникам, деревне лет шестьсот. Каменные амбары той
поры охраняются государством. Сейчас здесь живут одни пенсионеры.
Вернее, пенсионерки.
Лаокюла находится в Харьюмаа, недалеко от Палдиски, так что из окон
многих домов видны огни Южного порта. В деревне есть своя «гора»: холм,
на верхушке которого угнездился крошечный домик. Есть своя «почта»:
доска объявлений под крышей, спасающей разномастные бумажки от дождя и
снега. Есть лодки, вытащенные на зиму на сушу. Там царит такая славная
патриархальность, что перед лютеранским Рождеством «ДД» не мог не
принять приглашение посетить Лаокюла. И опять же, в связи с наступающими
праздниками, хотелось поговорить не о надоевшей интеграции и ужасном
кризисе, а просто о деревенской жизни. И, конечно, о Рождестве.
Близкое далёко
И вот они собрались: властная, уверенная в своей правоте Лейда, тихая
Лариса, говорливая Майе и скромная Сильви. На столе домашний пирог с
яблоками, еще теплая копченая килька, соленья, котлетки, сок из яблок и
тыквы. Разговор ведется обо всем понемножку и на двух языках вперемешку.
Эстонская деревня, сообщают женщины, устроена не так, как русская, в
которой дома стоят в ряд на одной улице. Лаокюла, как и большинство
эстонских деревень, состоит из хуторов. Говоря друг о друге и о соседях,
здесь вместо фамилии произносят название хутора. Например, хутор Лейды
называется Уусталу, и ее в деревне зовут Уустла.
Лейда старше всех в компании. Ей 82 года, но, несмотря на палочку, с
помощью которой передвигается, она бодра и энергична, обладает зычным
голосом и отменной памятью: «Хутор, где я живу, купили еще мои бабушка с
дедушкой у князя Волконского за тысячу золотых рублей. В 1911 году
состоялась купля-продажа, а в 1917-м бабушка выплатила все деньги.
Документы у моей внучки хранятся». Да, интересно, что платежи в
рассрочку были и в те далекие годы... Между прочим, добавляет Лейда,
здесь почти вся земля Волконских была – от Кейла-Йоа до конца Пакри.
Пиво по кругу
На окошке у Лейды стоят свечи Адвента. Их теплые огоньки гостеприимно
освещают дорогу в темные бесснежные дни. Женщины вспоминают, что
поначалу зажигать свечи Адвента в советское время было запрещено. Как и
праздновать само Рождество. Только после смерти Сталина в 1953-м году
стало полегче. Майе рассказывает, что когда она была девчонкой, то на
Рождество всегда ходили в гости на какой-то дальний хутор. Но, как
водится, в дни молодости трава была зеленее, а кровяные колбаски,
которые подавались к столу тогда, были, конечно же, вкуснее, чем
сегодняшние магазинные. Майе вспоминает, что самые вкусные колбаски –
крупяные – делали их родственники под Хаапсалу. «Моя мать любила
крупяные без крови, а мать Сильви – кровяные. Теперь туда не кладут ни
тмина, ни кусочков сала, да и других специй мало», – вздыхают пожилые
дамы, а на вопрос, какую же крупу клали в колбасу, отшучиваются: «Не
знаем, какую, но правильную!»
Пиво варили в каждой деревне, а не только на островах, как теперь. «Я
отлично помню двухлитровую жестяную кружку, – говорит Лейда, – которую
взрослые пускали по кругу на Рождество. И без водки не обходилось. А вы
знаете, что после 6 января нельзя поздравлять с Новым годом без
спиртного? Это очень старая эстонская традиция. Все равно что – пиво,
вино или водка, – но спиртное на столе должно быть». «И пипаркооки
теперь в семьях сами делают, только когда дети маленькие...» – вздыхает
Сильви, двоюродная сестра Майе.
Хуторянки сообща решают, что Рождество без снега – это не очень хорошо,
и вспоминают, как бабушка Майе говорила, что июль – это январь, а
август – февраль. В июле было жарко, значит, в январе должно быть
холодно. Осталось дождаться января, чтобы проверить, что надежнее –
старая примета или метеопрогнозы... Забегая несколько вперед,
рассказывают об еще одной примете: если первый гость в Новом году –
мужчина, год будет хорошим, а если, не приведи Господь, женщина, то,
сами понимаете, плохим...
Лейда вспоминает: «В 39-м у нас лошадь была. В церковь на ней на
рождественскую службу ездили, поздно ночью возвращались, а потом церковь
закрыли...» В советское время можно было позвать домой пастора, когда
кто-то умирал, но Рождество все равно праздновать не разрешали. «А я в
церковь не ходила и не хожу, я язычница!» – гордится своей жизненной
позицией Сильви и то и дело выходит на веранду, где спит в коляске
полуторагодовалый Мелькер.
История Ларисы
Среди пожилых жительниц деревни есть одна русская женщина. Она мало
рассказывает о рождественских традициях, но не потому, что не знает их.
Лариса отмечает оба Рождества. Или, как она говорит, «сначала справляем
по-эстонски». Просто она не очень разговорчива. Но о своем
необыкновенном детстве Лариса, которой «только» 81 год, еженедельнику
все-таки рассказала:
«В Лаокюла я живу 62 года. А в Эстонии с 1943-го. Мы жили в
Шлиссельбурге. И под немцами успели побывать, и в лагере, и под бомбами.
При бомбежке все взрослые погибли: и отец с матерью, и бабушка с
дедушкой. Остались мы, сестры, втроем. Я средняя. Старшей 16, мне 13, а
маленькой – пять. Выживали, как могли. Я пешком ходила в Псковскую
область искать пропитание. А старшей нельзя было туда, где немцы,
девушка все же, могли сделать с ней плохое. А мне что – я пацанка!
Потом вспомнили, что в Принаровье где-то у нас тетка жила. Уехала еще в
1918 году работать на Кренгольмскую мануфактуру и осталась там. В
Эстонию в то время трудно было пробраться. С советской стороны –
погранзастава, но она не работала. А с эстонской Кайтселийт стоял на
кордоне. Я как-то проскочила, нашла тетку, они меня оставили у себя
жить, а весной, говорят, заберем и сестер. Но не вышло: линия фронта
постоянно менялась. А потом в Принаровье бои начались, немцы нас с места
согнали, и мы колесили по Эстонии, искали, где жить. У нас лошадь была,
так удалось до Вильянди доехать. За нами две коровы шли, а в телеге – в
ящике – свинья с поросятами. Бои были ужасные, едешь на свой страх и
риск и думаешь: вот сейчас танк выедет или под бомбу угодишь! Но ехали. И
жили по мызам, нанимаясь на разную работу. А потом, при советской уже
власти, я как оформилась в подсобное хозяйство, так и осталась. Вот дом
построила, но сейчас продавать буду, в Палдиски жить поеду, тяжело стало
с домом управляться!»
Лариса маленькая, худенькая, но очень сильная женщина. Ее соседка Лейда
поведала нам, о чем умолчала скромница: Лариса весь дом построила
своими руками. И даже камин сложила собственноручно. Вот какие русские
женщины живут в эстонских деревнях...
Шведский король Лаокюла
По какой таинственной причине в Лаокюла все долго живут, неизвестно.
Недавно в 94 года умер один житель деревни. «Почти в 95, – уточняет
кто-то из женщин. – Не дожил до дня рождения, но был в полном порядке,
сам убирал, еду готовил». Они вспоминают годы рождений своих односельчан
и родственников – 1896-й, 1893-й, и время поворачивается вспять...
На вопрос, не страшно ли здесь жить, наперебой отвечают: «Вокруг нас
люди не живут зимой, но ни разу ничего не случалось. Чужого сразу
заметно. Да и дома так расположены, что все видно – у кого окна горят,
кто что делает. Смотрим и наблюдаем. Ворота открыты – кто-то приехал.
Огня в окнах нет – дома никого нет. Мимо идешь – в окно заглянешь, все
ли в порядке...»
Из коляски, стоящей на веранде, раздался недовольный плач, и Сильви
побежала извлекать из нее проснувшегося наконец малыша. «Это не внук, –
предвосхитила Майе вопрос. – У нас нет детей. Это чужой ребенок. Просто
его мама, Лийзи, родилась здесь, в деревне. Родители разошлись, отец
стал каждый месяц приводить ей новую маму, мы ее и пригрели у себя.
Лийзи вышла замуж за шведа, хорошо с ним живет, а в прошлом году купили
старый хутор в Рапламаа. Вот сейчас они там, а парнишку нам оставили.
Нет, родная мать женщины жива, но с ребенком сидеть не хочет. Вот нам
его и привозят...»
Крошечного симпатичного «шведа» зовут Мелькер. Удивительны бывают
совпадения: именно так видоизменилось в Швеции библейское имя Мельхиор. А
Мельхиором, как известно, звали одного из трех волхвов, или
по-эстонски, королей, который вместе с Каспаром и Балтазаром пришел
поклониться новорожденному Иисусу 6 января.
«Людей неинтересных в мире нет», – написал давным-давно Евгений
Евтушенко. Эта строчка в последнее время все чаще вспоминается автором
во время поездок в разные города и поселки Эстонии. А в таких крошечных
деревушках, как Лаокюла, люди не просто интересные, а как выяснилось,
уникальные.