Моя Эстония

Впервые Дни Довлатова в Таллине прошли в минувшем году в рамках меро­приятий «Таллин-2011 — культурная столица Европы» и были посвящены 70-летию со дня рождения выдающегося русского писателя, жившего несколько лет в Эстонии. Встречи, кино- и театральные премьеры вызвали столь широкий резонанс и интерес публики, что организаторы решили сделать меро­приятие традиционным.

«Вечерний Петербург» решил не ждать конца августа и несколько ускорил события — встретился с Андреем Юрьевичем, чтобы вспомнить Сергея Довлатова, а также поговорить о прозе жизни. 

Жизнь для него была глубже, чем политика

— Довлатов всего несколько лет жил в Таллине, но его все равно помнят. В родном же городе писателя, Петербурге, совсем тихо... 
— Этому есть несколько причин. Вот небольшая история. Довлатов очень любил музыку, в частности джаз. Как-то в Таллин приехал знаменитый джазовый пианист Оскар Питерсон. Обрадованный Довлатов написал заметку о нем в местную газету. Потом, вспоминая этот концерт, Сергей не раз повторял: «Я так хлопал, что у меня остановились часы на руке!» После выступления музыканта он пробрался за кулисы, чтобы подарить джазисту экземпляр газеты со статьей. Оскар удивился: «Ого! Здорово! Наверное, обо мне впервые написали таким мелким шрифтом!»

Дело в том, что Таллин хоть и был частью «совка», но режим там не был так суров — к Ленинграду Питерсона и на пушечный выстрел не подпустили бы. В эстонской прессе Довлатов впервые приближался к той свободе, о которой всю жизнь мечтал. К литературной. Ведь писать то, что хотелось, в Ленинграде было опасно для жизни. 

Кстати, в прошлом году в Петербурге Дни Довлатова состоялись, а нынче не нашлось средств. В Таллине же нам помог местный комитет по культуре. 

— Говорят, большинство историй, которые Довлатов рассказывает в своих произведениях, — отражение реальных событий… 
— Давайте вспомним Георгия Иванова. В своем романе «Петербургские зимы» он весело, иронично, но в то же время желчно описал знаменитый Серебряный век, за­всегдатаев «Бродячей собаки» и их похождения. И ему этого не простили. Находясь в эмиграции, Довлатов сделал «примерно то же самое» — то есть обратился к жизни, которая осталась в прямом смысле за океаном. Но в его случае, несмотря на упоминание реальных людей и некоторых обстоятельств, включая общую фактуру советской действительности, все было талантливой выдумкой. Коллеги по цеху не простили Довлатову насмешки, его обвиняли в предательстве «светлых идей сопротивления»... «После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов!» — говорил Сергей. Жизнь для него была куда глубже, чем политические принципы, декларируемые где-то и кем-то... 

— Сложно ли было Сергею покинуть опасную для него на тот момент, но все же родину?
— Извечный поиск верного соотношения родины и свободы — вот лейтмотив, вот основная трагедия жизни Довлатова. Увы, но в его век родине в этом уравнении не было места — тогда, в пику иммигрантам, было модно повторять фразу Алексея Толстого: «Настоящий писатель не может жить без родины». Но он создал ряд отличных произведений, с изданием книг все было сложно, гонораров за них не обещали, а «в стол» писать он не мог. Поэтому Сергей занимался журналистской деятельностью — работал на «Радио Свобода», сотрудничал с десятком американских газет… Итог — три тома блестящей прозы. Этого достаточно, чтобы сохраниться в культуре не на несколько лет.

— Вы очень хорошо знали Сергея. Какое у вас самое яркое воспоминание о нем?
— Сергей покинул Союз в 1978 году. Я же впервые поехал за границу на конференцию, посвященную столетию Ахматовой, в 1989‑м. Я летел через Нью-Йорк, и он меня решил там встретить. Мы не виделись 11 лет. И первое, что он мне сказал, когда мы даже поздороваться не успели: «Знаешь, что я тебе сейчас скажу? Как же я здесь всех ненавижу!» Думаю, он говорил про среду иммигрантов, в которой приходилось вращаться, в которой ему было душно.

Нужна самоцензура

— Сейчас мы много говорим про свободу, о том, как ее жаждали ТОГДА. А как вам кажется, есть ли эта самая свобода СЕЙЧАС?
— Свобода сейчас — это внутренняя проблема каждого человека, а не аспект его существования во внешнем мире. Всякая свобода связана с тем, что ты в свою очередь кого-то ограничиваешь. Свобода — это величайшее бремя, давящее на человеческую психику, это испытание… Людям творческим справиться с ней сложно, и на это есть свои причины. Например, свобода может вести к потере контроля над собой как над творческой личностью: начинает казаться, что раз можно сказать, то нужно обязательно сказать. Но любая творческая личность работает в сфере культуры, а культура — это тоже система ограничений, притом намного более сложная и требующая почтения и уважения, нежели цензура. Без работы над собой, без самоконтроля и самоцензуры любой, даже самый талантливый творец превратится в балаганного пошляка. Довлатов, находясь вдали от политических ограничений, как раз и достиг этого высокого уровня, чего, кстати, не могут сделать очень многие современные авторы.

— Боюсь, современную молодежь это не особенно-то и огорчает: чтение книг, как мне кажется, отошло на второй план. 
— Да, в Стране Советов читали все и всегда. Но если быть полностью откровенным, то поймем: у нас не было никаких источников информации, ведь радио — только советское, газеты — сплошная пропаганда, телевидение — само собой. А мы искали живой жизни, хотели нащупать ее пульс, нам нужно было, чтобы кто-нибудь нам объяснил, что за мир вокруг нас. И книга оставалась единственным средством коммуникации с окружающим миром. Сейчас же у детей есть любая информация, в любое время суток. 

И тогда была мода на чтение — модно было читать «Мастера и Маргариту», сейчас — Сорокина. Я с уважением отношусь к этому во многом интересному писателю, но в основе его творчества лежат глубокий сарказм и пародия — пародия на литературу. Между тем он воспринимается публикой как серьезный автор. И таких ошибочных выводов — множество, обознаться очень легко. Так и появляются романы Сорокина, Пелевина, Лимонова…

Свобода без культуры — это бандитизм

— Думаю, вы в курсе происходящего с Домом творчества писателей в Комарове. Как вам кажется, есть ли шансы у писательского сообщества выстоять?
— Шансы всегда есть. Самое ужасное, что нет там такого противника, против которого «выстаивают». Если когда-то Сергей именно выстоял перед махиной системы, которая могла его уничтожить в любой момент, то здесь низкая, до ужаса обычная уголовщина. Здесь не бои, здесь разборки. Нынешний директор Дома творчества господин Островский как минимум удивляет. Не так давно у моих коллег с ним состоялся вот такой диалог:

— Что вы знаете о современной литературе? 

— А что мне современная литература? Я знаю классику.

— Хорошо, а что вы знаете из классики?

— Ну, я Пушкина знаю. 

— Могли бы прочитать наизусть какое-нибудь стихотворение?

— Зачем мне эти стихи, я больше люблю прозу!

— Наверно, вам нравятся «Повести Белкина»?

— Какого еще Белкина? Я же сказал вам, что люблю Пушкина! 

Но в какой-то степени мы подвели себя сами. Раньше все издательства с продажи каждой книги перечисляли небольшой процент в Литфонд. Теперь же, когда издательства сами по себе, никто не обязан никуда ничего перечислять. В результате Литфонд лишился средств к существованию, а это означает, что он не мог больше поддерживать свои структурные подразделения. Естественно, за все эти объекты, на самом деле очень ценные как с историко-культурологической точки зрения, так и с финансовой, началась жесткая, беспринципная уголовная борьба. Во что превратится Комарово — догадаться несложно: в какой-нибудь дорогой коттеджный поселок, а то и вовсе продадут по-тихому, как это уже происходит в Москве. 

— Свобода, получается, развращает?
— Свобода без культуры — это бандитизм: бери что хочешь, говори что хочешь. И живут такие люди по законам и принципам, чуждым культурному человеку. На нашу страну свобода свалилась как-то вдруг, культурное наследие оказалось на тот момент в полуразобранном состоянии, духу зацепиться не за что. Только сейчас все как-то начинает приходить в норму, да и то лихорадит общество, никто не знает, за что стоять, свобода все еще пьянит. Поэтому и нужны хотя бы дни, посвященные людям, которые даже за пределами своей страны трудами своими приумножали ее культурное богатство. Довлатов был именно таким человеком.

Алексей Блахнов
«Вечерний Петербург»