Моя Эстония

Для того чтобы написать такую пьесу, требовалась незаурядная смелость. Анна Яблонская так и не увидела ее на сцене. Пьеса (в варианте киносценария) получила премию журнала «Искусство кино»; Анна прилетела в Москву на вручение премии – и стала жертвой теракта в аэропорту «Домодедово». Роковая случайность? Да! Но сразу пошли слухи: она, мол, в своей пьесе подняла руку на святое, на церковь, вот и обрушилась на нее кара небесная…

Да, в наши дни сказать во весь голос, да еще в талантливой художественной форме, нечто подобное непросто. Не только автору, но и тем, кто рискнет ее поставить. Последним даже труднее: необходимо найти ключ к «Язычникам», которые формально принадлежат к т.н. новой драматургии, которая с отчаянной решимостью вскрывает язвы постсоветской реальности и выводит в качестве персонажей представителей маргинальных слоев, охотно оперируя ненормативной лексикой.

Но при этом Яблонская – в отличие от многих братьев и сестер по профессии – еще прекрасно владела мастерством построения драматического сюжета. Композиция, постепенное подведение к кульминационному моменту, неожиданная развязка (на грани трагедии и фарса), написанные бегло, но в ходе развития становящиеся полнокровными характеры… Словом, материал богатый, но надо уметь воспользоваться этим богатством.

Театры как сообщающиеся сосуды

Любопытный и многообещающий парадокс: в то время, когда давление на русское образование и (пусть опосредованно) на культуру возрастает, русских театральных коллективов (а также и рок-групп, бардов и т.д.) становится больше. В Таллинне сейчас кроме Русского театра являются вполне жизнеспособными творческими объединениями Русский молодежный театр VNT (совсем недавно он провел очередной международный фестиваль «Магия сцены»), действующие при ЦРК «Юность» и «Арт-Гротеск» (все три работают и с совсем юными артистами – и это крайне важно!), русский кукольный театр – и два авангардистских: РТШ Ирины Томингас и «Новый театр» продюсера Наташи Маченене.

И РТШ, и «Новый театр» привлекают в свои постановки актеров – как ранее работавших в Русском театре, так и по-прежнему состоящих в ее труппе. А также тех, кто по той или иной причине никогда там не работал, но либо имеет театральное образование, либо талантлив и без диплома. Это позволяет увидеть вроде бы давно знакомых исполнителей с неожиданной стороны.

В «Язычниках» заняты только что сыгравшие в «Другом театре» в «Ставангере» Александр Кучмезов и Сергей Фурманюк, Ольга Пеннер, много лет проработавшая в Русском театре, и его опытнейшие артисты Лилия Шинкарева и Владимир Антипп, запомнившийся по «Секс-комедии в летнюю ночь» Сергей Пилипенко и воспитанники РТШ Юлия Зозуля и Марк Сепп.

Под шорох рвущейся бумаги

Основной элемент оформления – коричневая бумага, обычно применяемая для хозяйственных целей. Есть еще некая конструкция, которая становится то механизмом для вознесения к небесам, то чертовыми качелями: по ситуации. Но она на своем месте, а вот бумага… Ее время от времени рвут, мнут, сворачивают, возникает шорох, который заглушает текст. А у Яблонской важно буквально каждое слово!

Пьеса требует очень точного подхода, так как два ее действия построены как тезис и антитеза, а синтез, т.е. вывод, должен найти для себя зритель. В первом акте в типичную современную семью ниже среднего достатка является откуда ни возьмись мать мужа Наталья Степановна, женщина религиозная, едва ли не монашеской жизни. К ее появлению семья находится в полном раздрае. Мать, Марина (Ольга Пеннер), женщина в кризисе среднего возраста и на грани нервного срыва, рвет жилы, добывая семье средства к существованию. Она работает риелтором, и актрисе в резких сменах настроения своей героини – раздолье.

То она по телефону нежно уговаривает клиентов купить квартиру, то превращается в бой-бабу, стремящуюся к тому, чтобы мужу, дочери, а заодно и соседу по прозвищу Боцман (Владимир Антипп), тихому пьянице и деликатному матерщиннику, жизнь медом не казалась. Отец, Олег (Александр Кучмезов) – инфантильный и робкий 40-летний мужчина, не добытчик (за что и злобится на него жена). Роль построена на контрасте между внушительной фактурой актера и нежной, музыкальной, натурой его героя, который даже любимым увлечением – игрой на кларнете – вынужден заниматься тайком от жены. 18-летняя Кристина (Юлия Зозуля) вдруг пошла вразнос, приходит домой в дымину пьяная и в мокрой одежде, утверждает, что напропалую крутит с мужиками, из платного вуза ее вышибли.

Томингас в своем режиссерском решении явно заботится о том, чтобы элементы натурализма, которые в пьесе имеются, не возобладали. Чтобы образы вышли яркими. Но как этого добиться? В спектакле слишком много того, что зовется актерским наигрышем. Пеннер стремится к острой характерности, наделяет свою Марину одесским акцентом (наверное, потому, что Яблонская жила в Одессе). Зозуля (по неопытности) появление пьяной Кристины играет так преувеличенно, так старается выписывать ногами кренделя, что это кажется неправдоподобным.

Зозуля, безусловно, одарена, и из нее может вырасти актриса. Внутреннюю жизнь своей героини, изломы ее характера, катастрофичность мировосприятия, свойственную совсем юному существу, она улавливает. Но она еще технически недостаточно подготовлена, над дикцией работы – непочатый край.

Опасная богомолка

Между тем главные в пьесе – бабушка и внучка. И как раз образ бабушки решен очень спорно. И дело тут не в актрисе (в профессионализме Лилии Шинкаревой трудно усомниться), а в трактовке роли.

Богомольная Наталья Степановна с самого начала вызывает недоверие, постепенно переходящее в стойкую антипатию. Елейные интонации заставляют вспомнить фразу Маяковского «Как будто заговорило ожившее лампадное масло». Ясно, что людей она любит куда меньше, чем Бога (в собственном представлении) и священника отца Владимира, которого Марк Сепп в полном согласии с текстом увидел циничным и надменным (вдобавок ко всему поп ведет беспошлинную торговлю сигаретами и алкоголем, чем активно занималась церковь в 1990-е годы). Но по пьесе-то в первом акте она должна вызывать доверие. Пришла – и жизнь в семье вроде бы стала налаживаться, вот только Кристина как была дерзкой и неприкаянной, так и осталась. Старушка убеждена, что в девчонку вселился бес. И никто не догадывается, что похождения Кристины – ее выдумка, что чистая и доверчивая девчонка влюбилась в равнодушного и трусливого Учителя (эту маленькую роль очень точно сыграл Сергей Фурманюк). И что когда сердце разбито, то жить не хочется.

Вот тут-то и заключен основной вопрос, поставленный Яблонской. Во что верит современный человек? В Бога или в церковь? Или ни во что? А если верит, то нуждается в чуде, которое тут же изменит его жизнь к лучшему! То есть остается язычником. А если христианство превращено в религию, воспевающую страдания и утраты, то не лучше ли исполненная такой же веры в чудо, но наивная и жизнерадостная дикарская вера в Духа предков, с которой столкнулся в Африке Боцман? Наталья Степановна заботится о том, чтобы выбросившуюся с балкона Кристину успели окрестить – тогда та попадет в рай. Мысленно она похоронила внучку. А Боцман убежден: за жизнь на этом свете нужно бороться изо всех сил – и приносит в реанимационное отделение африканскую маску, которая вроде бы обладает жизнетворной энергией.

Яблонская не дала ответа на поставленный вопрос. Театр – тоже. Хотя он, безусловно, не на стороне упертой в своей ханжеской и языческой по существу вере Натальи Степановны. Он фиксирует жизнь. По возможности – такой, какая она есть.

Борис Тух
www.dzd.ee