«Гадкий утенок» собрал на одном птичьем дворе множество талантов:
звучит музыка Петра Ильича Чайковского, песни на стихи Юлия Кима
исполняет арт-группа «Хор Турецкого», озвучивают персонажей Армен
Джигарханян, Константин Райкин, Юлия Рутберг. За утенка говорит и поет
альтистка Светлана Степченко, а небольшую, но важную роль Петуха
озвучивает дирижер Владимир Спиваков, которого Бардину даже не пришлось
уговаривать – он сам на нее напросился.
Как ни странно, фильм повторил судьбу своего героя: в российском
прокате он стал «гадким утенком», а на международных кинофестивалях
мигом превратился в прекрасного лебедя. Для Гарри Бардина такое
положение дел – не в новинку: всю жизнь он ставил эксперименты, снимая
мультфильмы с героями, сотворенными из спичек («Конфликт»), проволоки
(«Выкрутасы»), веревок («Брак»), которые не очень нравились «начальникам
от культуры» (сейчас на их место пришли прокатчики и продюсеры), зато
находили самый живой отклик в зрительских сердцах.
По ком плачет гадкий утенок
– Вы снимали «Гадкого утенка» шесть лет. Это потому, что
кукольная анимация требует огромных затрат времени, или по каким-то
другим причинам?
– Нормальный срок для такого фильма – четыре года, я думаю. Мы снимали
немного дольше. Это многофигурный фильм, в нем более четырехсот кукол,
их надо было двигать покадрово. Аниматоров было пятеро, к их чести –
работали они качественно, переснимали мы мало. Вообще, длительность
съемок зависит от тщательности, с которой снимается фильм. У нас съемки
проходили три года, плюс подготовка и постпродакшн.
– Вы контролировали съемочный процесс от и до?
– Я отвечаю за все, начиная со сценария и заканчивая какими-то бытовыми
вещами. Я ведь глава студии, и если у нас протекает крыша или течет
кран, это тоже мои заботы. Как продюсер я доставал деньги – ну и
немножко режиссировал. (Улыбается.)
– Вы не раз говорили, что зрители легче воспринимают рисованную анимацию. Мог ли «Гадкий утенок» быть рисованным фильмом?
– Нет, потому что тут я использую объем по полной программе. В нашем
фильме гладкость пластилинового «утенка», лишенного перьев, противостоит
перьевому покрытию птичьего двора. Все птицы гордятся своими перьями,
потому-то утенок и гадкий – он на них не похож. Если персонажей
рисовать, выйдет не так... материально. Разница между утенком и
остальными в рисованном фильме не впечатляла бы. Можно ведь снять и
рисованный «Конфликт», в котором герои – спички, но это будет совсем
другое кино. Когда настоящие спички горят и чернеют, сопереживание
гораздо больше.
– Некоторые люди считают, что «Гадкий утенок» снят про
Ходорковского. Мне показалось, что судьба гадкого утенка – история
диссидента-отщепенца в широком смысле слова. Вы закладывали этот смысл в
свой фильм?
– Нет, не закладывал. Гадкий утенок ведь не диссидент, который активно
борется с режимом. Он пытается быть как все, он хочет, чтобы его
полюбили, но он другой, и его за это не любят. Тут у каждого возникают
свои ассоциации. В клубе «Эльдар» в Москве ко мне после просмотра
подошли три заплаканные старушки и сказали, что это фильм про них.
Оказалось, что они – дети родителей, расстрелянных в 1937 году. На
премьере наш замечательный танцор Коля Цискаридзе сказал, что я отомстил
за его грузинское детство, видимо, какие-то скелеты в шкафу там были...
А писатель Дмитрий Быков сказал, что я отомстил за его детство. В
Марселе я познакомился с пожилыми супругами, князьями Шаховскими, из тех
самых, и они мне сказали, что после фильма ночь не спали, потому что
«Гадкий утенок» – картина про них, про русских детей, поневоле
оказавшихся в эмиграции. Каждый находит в фильме что-то свое.
– А у вас была какая-то история, которая накладывалась на сюжет сказки Андерсена?
– Нет. Я действовал по Станиславскому – представлял, как бы я себя повел в предлагаемых обстоятельствах.
«Куклы танцуют под мою музыку»
– При общем гуманистическом посыле странно смотрится финал, в
котором лебедь мстит своим обидчикам: он пролетает над птичьим двором, и
с них опадают перья...
– Это не месть, нет! Это моя воля как режиссера. Я долго решал,
насколько это по-христиански, но... Тут нет ничего от мести: прекрасный
лебедь на бреющем полете прощается с птичьим двором, и случайно –
случайно! – поток воздуха лишает всех обитателей двора перьев. Очень
хорошо сказал один мальчик во Франции: «Я понял, почему они лишаются
перьев. Потому что под перьями мы все пластилиновые!» Он ухватил самую
суть моего месседжа.
– Есть поверье, что кукла может сама что-то диктовать кукловоду. На съемках «Гадкого утенка» такие моменты были?
– Да, конечно. Сначала мы закладываем характер утенка в его внешность,
стараемся понять, как он должен двигаться, чтобы походка была неуклюжей,
а потом кукла нам диктует, в каком ракурсе она смотрится более выгодно.
Но это не значит, что кукла мне указывала, под какую музыку ей
танцевать. Танцевала она под мою музыку, то есть – под музыку
Чайковского. (Улыбается.) Кто заказывает музыку, тот и платит, а платил я
– продюсер. Куклы выполняли мою волю.
– Что случилось с прокатом «Гадкого утенка» в России? Я читал, что он провалился, так и не отбив бюджет...
– Ой, о чем вы говорите! Прокатывать фильм согласилась одна компания,
мне выбирать не приходилось. Напечатано было 117 копий – для России
этого достаточно. Но никто ни копейки не вложил в рекламу. Фильм
прокатывали по принципу «как пойдет». А мне даже заработанных денег не
заплатили – они переоформились в другую фирму и сгинули с концами. Такой
вот бандитский... Петербург. Хотел сказать – страна бандитская. Сейчас
фильм вышел на DVD и успешно расходится. Работает сарафанное радио!
Покупают «Утенка», кстати, не столько для детей, сколько для себя. Я
вообще не делю аудиторию на детскую и взрослую. Наш фильм можно смотреть
в возрасте от девяти-десяти лет и до летального исхода.
– Вы однажды сказали, что лучшими своими работами считаете «Гадкого утенка» и «Адажио»...
– Ну как – лучшими... С последним фильмом всегда так, от него сложно
оторваться. Хотя прошел год со дня окончания съемок, и я уже ухожу в
отрыв, у меня новое кино зреет в голове. Это уже не мой фильм, а ваш.
Плох диктат и продюсера, и государства
– А к любимому в народе «Летучему кораблю» вы не испытываете сильных чувств?
– Да нет, я его люблю. У меня внук обожает этот мультик. Особенно
звуковой ряд. Я вынужден на ночь петь ему все песни из «Летучего
корабля». Он говорит: «Спой за царя-батюшку!» А я и в мультфильме пел за
царя. И вот я пою, и внук удивленно говорит: «Похоже!» – «Так это же я и
пел». – «Неправда!» Он мне не верит... (Улыбается.) «Летучий корабль»
по-прежнему воспринимается хорошо, потому что в него, несмотря на
советские времена, заложена была некоторая вольность, это весьма
раскованное кино. Конечно, если бы я его делал сегодня, изобразительные
решения я поменял бы. Дело в том, что на «Союзмультфильме» я был чужак, и
хорошие художники работать со мной не хотели. Но по наполнению, по
мультипликату «Летучий корабль» – хороший фильм.
– Это правда, что в начале 90-х вы отказались от предложения студии «Уолт Дисней»?
– Да, в 1992 году мне предложили взять сериал и вести его. Я спросил:
надолго? Мне прямо сказали: на всю жизнь. А мне это было неинтересно по
творческим соображениям, хотя, с другой стороны, студия обещала золотые
горы. И я отказался, чего простить мне не может, естественно, жена.
(Улыбается.) Насчет жены я пошутил, конечно. Она понимает, что для меня
важнее всего сам момент делания фильма – не люблю высокое слово
«творчество»... И, знаете, я не жалею. У меня уже была студия, «Стайер»,
за мной пошли люди. Сейчас нашей студии двадцать лет, она полностью
оправдала свое название – все еще бежит. Да, было трудно, надо было
добывать деньги – но я все эти годы делал то, что хотел.
– Вы не вспоминаете с ностальгией работу на госстудии, которая обеспечивала аниматоров всем необходимым?
– Ну, обеспеченность в Советском Союзе была на уровне «чтоб с голоду не
сдохнуть». И там были свои трудности: надо было пробивать сценарии,
какие-то фильмы клали на полку, не хотели принимать. Да чего сейчас
говорить-то... Пора уже перестать плакать по СССР. Тем более что в
России прежние времена возвращаются. Вообще, плох любой диктат, и
неважно, кто диктует, государство или продюсер. Я поэтому сам себе
продюсер – уж с собой я как-то договорюсь! Тут есть важный момент: мне
нельзя предъявить обвинение в том, что я краду деньги, потому что мне
как продюсеру самому у себя красть невыгодно. Я все вкладываю в кино. А
другой продюсер себе что-нибудь отхватил бы. Если бы смог.
– Я прекрасно отношусь к вашей мультипликации, это уже история... Увы,
после распада СССР творческие связи нарушились. Раньше мы варились в
одном котле, а сейчас у каждого – своя кухня. Каждый сам за себя, как та
лягушка, которая взбивала лапками сметану. Общей сметаны уже нет.
***
Справка «ДД»:
Гарри Яковлевич Бардин родился в 1941 году в
Оренбурге. Окончил Школу-студию имени В.И. Немировича-Данченко при
МХАТе, работал драматическим актером, снимался в кино, ставил пьесы в
Московском кукольном театре.
С 1975 года – режиссер-мультипликатор на киностудии «Союзмультфильм», с
1991 года – глава собственной студии «Стайер». Среди работ Бардина –
«Летучий корабль», «Дорожная сказка», «Конфликт», «Тяп-ляп, маляры»,
«Брэк», «Брак», «Выкрутасы», «Серый волк энд Красная Шапочка», «Кот в
сапогах», «Чуча», «Адажио», «Гадкий утенок».
Гарри Бардин – лауреат множества премий, включая Государственную премию РФ, три премии «Ника» и премию «Триумф» (2010).