Моя Эстония

Тоомас, вы обидитесь, если работе, которую вы проделали за это время, я поставлю оценку «удовлетворительно»?

Нет, я не обидчивый.

А хотите ли вы знать, почему?

Конечно. Может, я хочу поспорить! По каким критериям вы вообще оцениваете?

По тому, что вижу на сцене. В первую очередь, репертуар. Я считаю, что в политике одноактных балетов на большой сцене нет последовательности, они скорее случайны, ведь комбинация «Отелло» и «Who cares?» («Не все ли равно?») отнюдь не самая целостная, равно как сочетание балетов «Время» и «Вторая симфония». «Время» и «Отелло» лучше подходят друг другу. Когда на большой сцене будут регулярно показывать компактные вечера современного короткого балета и будет ли это когда-нибудь?

Если бы на балеты ходило больше народу… В этом-то все дело. Мы ездили с классной программой («Время» и «Отелло» — Т. Т.) в Пярну, и в зале на 800 мест было всего 200 зрителей… Я могу сколько угодно говорить, что «Время» (короткий балет Тийта Хелиметса. — Т. Т.) — это очень хорошая работа, но больше трех раз мы не заполним им зал театра «Эстония». Правда, на рекламных плакатах у нас нет пачки (балетная юбка) — если бы была, может, все было бы по-другому… Нарочно нет.

И я не очень понимаю, почему люди, когда рекламируют, что в гости приезжает российский супербалет, который на самом деле сколочен наспех, бегут смотреть его. А когда выступает Эстонский национальный балет, качество которого намного выше — я не скажу, что мы Парижская Опера, но у нас действительно очень сильные танцоры, — то… есть как есть.

Вообще-то в других странах мира дела обстоят также — современный балет трудно продавать. Даже лондонскому Королевскому оперному театру трудно. Разница в том, что они могут себе это позволить, поскольку у них достаточно денег. Например, они могут заказать одноактный балет у Уэйна Макгрегора, в котором одна только работа художника стоит 90 000 фунтов.

Когда мы захотели привезти сюда тот самый знаменитый1 Chroma (одноактный балет, который в 2007 году получил самую престижную в Британии театральную награду имени Лоуренса Оливье. — Т. Т.) и я позвонил Уэйну (в 2004 году Макгрегор поставил специально для Аге Окс и Тоомаса Эдура танцевальный номер 2 Human. — T. T.), он сказал, что сам ничего не имеет против этого, но художник хочет вот такую сумму. Хоть плачь, хоть смейся.

Так что, в каждом сезоне вы не решаетесь ставить в программу такой вечер?

Да, не решаемся. Мы делаем все возможное, так что посмотрим, как пойдут дела. Наша цель — воспитывать публику постепенно, шаг за шагом.

Что же касается составления программы, то в случае triple bill (три коротких балета или танцевальных номеров за один вечер. — Т. Т.) очень важна целостность стиля, при double bill (два в одном. — T. T.) это не так важно. Важнее, скорее, разнообразие. И это срабатывает — по крайней мере, так мне кажется.

Конечно, это бесконечное комбинирование — как конструктор Lego, деталей маловато, но дом нужно построить. Как и с балетом Баланчина («Who Cares» — T. T.), который мы, прибегнув к небольшой хитрости, смогли показать — в программе новогоднего бала. Теперь мы смотрим, с чем он лучше всего сочетается.

Разве в том, что современный балет особо не привлекает здешнюю публику, нет вины и самого нашего балета? Взять хотя бы давно устаревшую риторику, которую обычно приводят в этом случае — будто это какой-то особенный сказочный мир, полный неземного мерцания, причем, отнюдь не в смысле фантас­тики?

Согласен. В XXI веке и сказки должны быть реалистичными, а не искусственными. Принцесса на сцене должна быть в первую очередь человеком, а не куклой Барби, чрезмерно жестикулирующей и стилизованной, хотя маленьким девочкам это нравится.

Вот поэтому я и ввел в репертуар «Манон». Именно МакМиллан добивался сценической реальности, чтобы танцоры были естественными. Так же, как мы сейчас — сидим, разговариваем, не фиглярствуем. «Модильяни» — такой же.

Моя цель — воспитать такую публику, которая знает, что танец может быть всем. Это может быть сказка, просто чистое движение или же повествующий балет, как «Манон» и «Модильяни». Все это нужно развивать и поддерживать, все это требует времени. Я пришел сюда, не имея намерения набрать полный дом иностранцев и создать с ними новую труппу, как это сделал Кеннет Греве (балетный руководитель Финской национальной оперы. — Т. Т.) — все можно купить, если есть деньги.

Что касается многоактных балетов, то репертуар, пожалуй, слишком сильно кренится в английскую сторону. Почему? Вы лучше знаете тамошнее культурное пространство — все-таки 19 лет в Англии?

Конечно, Англия — это мой второй дом. Но не это главное. Пожалуйста, включите программу ETV и посмотрите, какие сериалы там идут — в основном британские. Почему?

Потому что это хорошее качество. И английский балет по своей чистоте является одним из самых образцовых. Американский балет порой бывает грубоватым — там слишком большая свобода, во Франции прекрасный уровень, но там на сцене слишком много «звездности»…

Возможно, было несколько решений, которые пришлось принять, немного торопясь, но в основном цель заключается в том, чтобы показать здесь постановки, которые уже снискали признание на мировых сценах. И если это получится, то начнем делать другие вещи. Эти балеты подходят и нашим танцорам, и нашей публике и… цена тоже важна, об этом тоже нельзя забывать.

Соотношение цены и качества в порядке?

Да. Хотя в смысле затрат нам иногда удавалось ставить очень качественные спектакли относительно недорого.

Благодаря тому, что с Рональдом Хиндом (хореограф «Коппелии» и «Розалинды». — Т. Т.) вы практически на «ты»? И хорошо знаете вдову Кеннета МакМиллана?

Я уже отправил им сто писем с благодарностью. Почему я так хотел «Манон»? В этом есть и такой момент: балетный мир видит, что театр «Эстония» показывает «Манон», ага! значит они, наверно, молодцы… Должны быть. Наша репутация только улучшается благодаря тому, что мы танцуем Рональда Хинда, не говоря о «Манон».

«Щелкунчик» (хореограф Бен Стивенсон. — T. T.) может нравиться или не нравиться, но он забавный — это Рождество. Да, это не психологический «Щелкунчик», хотя почему бы и нет? В Америке его танцуют 35 лет, он до сих пор в репертуаре, в Лондоне был семь лет. И теперь мы поедем с ним в Венецию, в театр La Fenice («Феникс» — один из самых именитых оперных театров в Европе. — Т. Т.), в Рождество у нас там будет пять представлений. Вот такие вещи вызывают гордость.

Но до этого, летом, мы еще побываем в Аомене и Гонконге, там мы покажем «Белоснежку и семь гномов».

Белоснежка да еще посреди лета — звучит экзотически, как и названия стран.

Пусть это и не La Fenice, но это прекрасная возможность заявить о себе. Если повезет, может, пригласят обратно. Мы ведь не Большой театр или Королевский Балет!

Каждый, даже самый небольшой сдвиг для нас очень важен. Танцоров это тоже должно сильно мотивировать.

Вас следует похвалить и за серию «Танцев на чердаке», хотя уровень оказался неровным и, по словам Айвара Мяэ, потенциал исполнителей танцев раскрылся не полностью. Какую оценку вы бы сами дали этому задним числом?

Это была прекрасная возможность внести свежую струю. Хотя бы даже по отношению к некоторым танцовщикам, которые обычно не получают сольных партий, а там смогли почувствовать себя избранными, иначе себя реализовать. Да, местами движений могло бы быть и больше, но я в любом случае считаю это удачей.

Стало быть, теперь с этим покончено?

Отнюдь нет. Если приходит хорошая идея, зал всегда открыт. Как это будет в июне, когда состоится вечер хореографических этюдов и семь наших исполнителей танцев раскроются в качестве хореографов.

Признаю, подобные лаборатории существуют при каждом уважающем себя театре. В «Эстонии» такое последний раз бывало лет десять назад, еще во времена Май Мурд­маа, когда тогдашние исполнители «Эстонии», главным образом Март Кангро и Дмитрий Харченко, вывели из себя половину зала финских пенсионеров.

(Смеется). Мы пытаемся делать театр преимущественно для публики.

По поводу Май Мурдмаа. Одна из ее классических постановок «Преступление и наказание» в нынешнем году появилась в формате театрального проекта. Почему это не могло осуществиться на сцене театра «Эстония»?

Мы планируем наши спектакли на два года вперед, а Май выдвинула свою идею слишком поздно. Мы не можем за одну ночь делать подобные вещи. Но мы поддержали Май своими танцовщиками. И если помните, то и «Федра» ставилась нами сообща.

Такого решения, что сцена театра «Эстония» будет закрыта для Мурдмаа, нет?

Безусловно, нет.

Еще я бы отметил, что технически труппа становится все лучше, однако у нее еще нет единого дыхания, насколько это было бы возможно; еще есть пространство для роста с точки зрения психофизической подготовки танцоров. Вы согласны?

Согласен, что стабильности еще не хватает. Не все спектакли получаются в равной степени. В отношении психофизической составляющей я не знаю. «Манон», например, выдвигающий к танцорам очень высокие психологические требования, по-моему, исполнен очень хорошо.

Не все же спектакли должны быть построены на этом. Почему бы, глядя на «Розалинду», просто не посмеяться? Почему эта самая «Розалинда» для кого-то имеет негативный оттенок?

Ведь народ в Эстонии не может быть настолько глуп, что приходит и наслаждается этим.

Куда вы вообще хотели бы взойти с Эстонским национальным балетом?

К вершинам, только к вершинам. (Смеется). Сообразно со своими возможностями, разумеется. Мы бы хотели быть одной из составляющих мирового театра балета, чтобы Эстонский национальный балет не заставлял никого пожимать плечами. Мы должны быть в состоянии танцевать на хорошем уровне как классику и неоклассику, так и современный репертуар. Чтобы у нас было пополнение, на котором можно было бы что-то строить — и этому тоже необходимо содействовать.

Танец должен быть подобен Олимпиаде. И государству следовало бы в него инвестировать. Ведь в отношении спорта такой вопрос не стоит. У нас есть Олимпийский комитет, у каждого вида спорта свои союзы, такие мощные организации, которые развивают и управляют. У балета ничего нет…

Считаете ли вы возможным, что в один прекрасный день Эстонский национальный балет получит приглашение в Лондон, например, в тамошний Танцевальный театр Садлерз-Уэллc?

Тут такое дело. Один раз побывать в Лондоне несложно, но вот чтобы тебе позвали обратно… Такие дела следует делать спокойно и мудро.

Еще немного о труппе. Из 56 танцоров в Эстонии балетом занимались более 30 — это довольно хороший показатель, если учесть открытость границ и универсальность танца. Для сравнения — в театре «Ванемуйне» из 32 — менее десяти. Есть ли здесь вообще резон удерживать какие-то разумные пропорции, чтобы мы могли вести речь о национальном искусстве балета?

Конечно, я бы хотел, чтобы все артисты балета были нашими. Но мы ведь не можем их просто так где-то взять, они ведь на улицах не растут. Тем более, что границы открыты. Появилась конкуренция. И опускать планку мы не хотим. Вы знаете, сколько СV к нам поступило, когда мы в начале года объявили конкурс на несколько вакансий?

Не знаю, думаю, что примерно сто.

Свыше четырехсот. Мы поместили объявление в Dance Europe (английский танцевальный журнал. — Т.Т.), ответы поступают до сих пор, хотя конкурс уже давно завершен. Училища сами заинтересованы в том, чтобы их воспитанники получали работу, даже за такую зарплату, как у нас.

Что же касается пропорций, то думаю, что нам удалось ее все-таки каким-то образом сбалансировать. Скажем честно, чем мы сами можем удерживать наших танцоров? Молодежь хочет путешествовать, посмотреть мир, испытать что-то новое. Репертуаром, да, тем, как к ним относятся — это тоже удерживает. Но вопрос денег никак не обойти стороной.

Из выпускников Таллиннского балетного училища последних лет лишь немногие сейчас оказались в труппе театра «Эстония», например, в 2011 году из семи — один, в 2010-м из одиннадцати — двое, а в 2009 году из восьми — ноль. Извините, если эта статистика не совсем точна. Что же происходит?

Это то самое, о чем я и говорю. Почему у нас нет пополнения, почему мамы и папы не приводят своих детей в балетное училище, почему выбор ограничен — все это начинается исподволь, с того, насколько государство и общество ценят балет.

Нет понимания, что это важно, столь же важно, как и развитие спорта. Хотя бы с точки зрения здоровья. Как в Англии, где министерство здравоохранения поддерживает танцевальную культуру.

Всевозможные балетные кружки пользуются популярностью, однако, профессионально этим заниматься особо не хотят?

Именно. Все в порядке, пока это хобби. Но балет это спорт высоких достижений — или ювелирное производство, как я его называю. Оно требует соответствующих механизмов поддержки.

Начиная с того, что талантливых детей ищут уже в начальной школе. Или же позже поддерживают за счет стипендий. Или же им просто платят приличную зарплату. Ведь эту профессию осваивают все-таки девять лет.

Какой же репертуар ожидает зрителей в ближайшие годы?

Два балета в сезон, сейчас это потолок наших возможностей. В следующем сезоне в программе «Баядерка» — один балет в пачках все же должен присутствовать. Я хочу сделать его более свежим, быстрым.

И Марина Кеслер поставит «Золушку» с оригинальной хореографией, немного в более современной интерпретации. Далее мы хотим поставить «Сон в летнюю ночь» Баланчина, от Алексея Ратманского, Джона Кранко, Матса Эка, Тийта Хелиметса ожидаем первого полномасштабного балета.

Мы всерьез взялись за развитие национального искусства хореографии, шаг за шагом продвигаясь к этому.

Сколько раз вы за эти три года пожалели, что приняли эту должность?

Ни разу не пожалел. Я всегда хотел вернуться. И я никогда не танцевал ради денег. Единственная вещь, о которой я сожалел, что у меня нет трех голов и десятка рук. Или же нет возможности многократно размножиться, как в фильме «Матрица».

Сами вы уже не танцуете?

Нет, ноги не позволяют. Хватит того, что я пришпориваю других.

Тийт Туумалу
www.rus.postimees.ee