(отрывки) Мы с компанией хороших людей ждем в Борисполе начала
регистрации на наш самолет. К нам подсаживается дама, полная, нарядно
одетая, в боевой раскраске. Ей явно скучно. Она наклоняется к Л. и
тыркая пальцем в плечо, говорит: -- Слушайте, девушка, вы – чистая цыганка. Типичная цыганка. Вы цыганка, признайтесь, да? да? А потом наклоняется через Л. ко мне: -- А вы – ее мама. Вы — цыганкина мама, да? А? Как я угадала?! А? Потом почти ложится к нам с Л. на колени и, потянувшись шеей и лицом, обращается к Б.Н.: -- А вы – папа. Б.Н. укоризненно поджимает губы: -- Я-то да! -- серьезно отвечает Б.Н и кивает на меня – а вот она вообще не из нашего табора. Дама: -- Да? Хм… Б.Н. ей очевидно нравится и вызывает доверие. Опершись о наши колени,
она ему говорит, перекрикивая шум и объявления аэропорта: -- А вы
знаете, как я в молодости цыганочку танцевала?! Э?(Показывает руками.
Оп! Оп! Чавелла!) Меня цыгане научили. Рядом с нашим домом табор стоял.
Мы туда бегали покупать петушков! На палочке таких! Ну петушков! Из
жженого сахара! Только нас мама к ним не пускала! Потому что цыгане
воровали. Я: -- Так это ж наша работа. Что ж вы хотите. Мы вот тоже воруем. Сейчас как раз аэропорт чистим… Дама резко садится ровненько, испугано прижимает сумочку плотно к животу, а ногой нащупывает свой чемодан. Б.Н. : -- Да вы не бойтесь! Мы, цыгане-то, в основном коней воруем. Дама: -- Да? Б.Н.:
-- Вы что нам не верите? Не верите?! Да вы посмотрите вокруг! (Б.Н.
выбрасывает вперед руку и широко проводит ею по новому международному
терминалу F аэропорта «Борисполь») Вы здесь хоть одну лошадь видите?
Видите? Дама: (растеряно) Нет… Б.Н. : Так это ж мы их всех угнали!
И продали. Вот сумки с деньгами… (и с гордостью) Мы -- потомственные
конокрады. – и нам: -- Да, ромалы? Л. и я (хором) -- Да, барон! И
тут звучит объявление, мы все подхватываемся и, гордо задрав головы,
пританцовывая, поигрывая плечами, мотая воображаемыми юбками,
направляемся гадать (зчркнт) попрошайничать (зчрктнт) на регистрацию. * * Эстонская
пограничница недовольно поджала губы и шваркнула печать в мой паспорт.
Ей очень не хотелось пускать меня в свой дом. Очень. Я широко улыбнулась
и мысленно пообещала, что не буду пьянствовать, бить посуду, сорить,
загрязнять воды акватории, обзывать эстонцев плохими словами. Она
нарочито отвела в сторону взгляд и вздохнула. Не поверила. Мол, т-т-та…,
все так говорят, а сами пьянствуют, бьют, засоряют и обзываются. * Едем из аэропорта. --
Присттегныттес, пожА-Алусттта -- говорит водитель (ухоженные руки
лорда, одет с иголочки) -- у насс сс эт-тым отт-тчен ст-т-т-троко! Роскошный
мощный внедорожник едет 50 километров в час. Вообще, все автомобили
передвигаются по проезжей части дороги чинно, степенно, вежливо, с
реверансами друг другу, как в полонезе на балу. Мы похоже не успеваем в русский театр Таллинна на музыкальную программу Ирины Апексимовой «Одесситка». -- Мы опаздываем, что делать, -- пискнула я в спину водителю. --
Окэй! Нэ волнуйтттес, сссчас мы прытопым! – пообещал водитель, напрягся
и наклонился к рулю. Притопил. Едем уже не пятьдесят километров в час, а
целых 55! Прямо ветер свисстттыт! Нессссооомссся! Стттрэммытттелно!!!
Чисто «Формула один». Шумахер за рулем. * Afterparty. Чаще
всего звучащее слово за всю неделю. Сначала Афтерпати после концерта
Апексимовой на крыше высокого здания. Лифт не работает. Гости с дробным
топотом бегут на фуршет вверх по ступенькам. На крыше холодно, откуда-то
появляются яркие мягкие покрывала. Все женщины ходят, сидят, стоят,
укутанные в синее и розовое. Как младенцы в роддоме. Рядом с нашим
столиком застыл молчаливый, элегантный плотный мужчина в изысканном
костюме с бабочкой. И хотя он тоже держит рюмочку с чем-то, но не пьет, а
только время от времени нам с Л. сдержано улыбается. Видимо, страж.
Затем поднимает рюмочку, рисуя ею в воздухе маленькую петельку Мёбиуса:
«Ваше сторофье!». Мы с Л. тоже поднимаем наши бокалы и тоже улыбаемся.
Наш визави удовлетворенно кивает. Через какое-то время он опять
поднимает свою рюмочку: «Ваше сторофье!», мы тоже хватаем со стола наши
бокалы и отвечаем тем же. Так, приветливо помахивая друг другу сосудами с
разного градуса спиртным, мы молчаливо общаемся. Потом, махнув
последний раз бокалами на прощанье, мы с Леной снимаем свои яркие
одеяла и с компанией едем в отель. На следующий день выясняется, что наш молчаливый симпатичный собеседник – вице-мэр Таллинна. Ваше здоровье, господин вице-мэр! * Нас
поселили в резиденцию мэрии Таллинна. Управляющая всей это прекрасной
усадьбы – Рэт. Прямо как будто из какого-то кино. Вышколенная, умелая,
очень вежливая. Как и все эстонцы, с кем мы успели познакомиться,
говорит «по-русскому» с неповторимым обаятельным прелестным акцентом. * Из
моей комнаты окно выходит на небольшой разговорчивый фонтанчик. Белые
ночи. Цветет и благоухает бледная местная сирень. Поет какой-то
сумасшедший, видимо по уши влюбленный соловей. Оттого, что вечером почти
не темнеет, кажется, что время остановилось на семи тридцати. Ну
восьми. Пьем чай, тихо разговариваем. В гостиной часы бьют полночь. По
старинному деревянному дому начинают шастать духи прежних хозяев. Они
кряхтят, охают и стонут, они бренчат ключами, скрипят ступеньками. Они
недовольны. Нам показывали их портреты. Суровые скандинавы. Викинги.
Бюргеры. Лицеисты. Все серьезные. Не то, чтобы у них были скверные
характеры, но предчувствия их не обманули. Попробуй быть душевным, когда
внезапно приходят матросы, отнимают у тебя наследное поместье, в
котором ты рос, играл в солдатиков, принимал гостей, у которых три
дочери на выданье, влюблялся, женился и строил планы на будущее своих
детей и внуков. А тебя арестовывают и отправляют на Енисей, убирать снег
-- «весь» (с) -- и валить лес. Рэт за ужином рассказывает, что когда
Эстония объявила реституцию, то есть, предложила бывшим хозяевам
собственности вступать в право на их владение, хозяева этой резиденции
не объявились. Где-то затерялись их следы? Я подымаюсь к себе в
комнату под крышей, где я могу послушать соловья, где мне приснится,
что кто-то взял на себя все мои заботы, кто-то говорит мне: «Ты поспи, а
я покараулю эту жизнь… А ты, давай, поспи» И снится еще, что мне
спокойно за день завтрашний, и папа жив и здоров, и все экзамены на
правильные поступки и верную линию жизни сданы на «отлично», и у меня
каникулы, и мама купила мне пять книг и новые туфли синего цвета, и
завтра утром можно подольше спать и… Да. Я иду и иду вверх по
лестнице, я подымаюсь к себе в комнату под крышей. Падаю в постель, и
мне ничего не снится. Засыпаю мгновенно и просыпаюсь через четыре часа,
потому что внизу Рэт включает фонтанчик, и он начинает весело журчать. * Вечером
мы накупили себе разных видов сыра, творога и йогурта. Расставили на
столе. Ждали, когда закипит чайник. Мы с М. и Л. в нетерпении ходили
вокруг. Ах-ах, какое изобилие эстонских качественных молочных продуктов.
Сыр такой и сякой, сырки и творожки, йогурты и прочее неопознанное,
сделанное из эстонского молока. Хотелось мяукать. * С утра было прохладно, и шел мелкий дождик. Все, как я люблю. Этот бисерный дождь очень шел к лицу старинной усадьбы резиденции. В
тот день на территорию приехала съемочная группа. По договору они
приезжают каждую пятницу и снимают там резиновый детективный сериал. Рэт
в четверг утром, за завтраком рассказала, что ей очень нравятся съемки,
и очень ей симпатична группа девушек-следователей. Красивые и умные. --
Красивые и умные?! -- переспросил член нашей делегации московский
режиссер одессит Р. -- Ну тогда значит не детектив они снимают. – И
заключил: -- Скорее фантастику! Из-за съемки на первом этаже нам
накрывают послеобеденный чай на втором. А мы носы воротим. Привыкли за
четыре дня. К хорошему. К очень хорошему. К прекрасному. А тут вот, чай
подали на второй этаж… Как-то это…Хм… Вот, мы нахалы, да? Интересуюсь то ли у продюсера фильма, то ли режиссера, словом,у единственного сидящего в красивом раскладном кресле. -- А вам не нужен статист, изображающий таинственно исчезнувшую миловидную женщину средних лет? -- Конечччно нужен! Конечччно! Тавайэ, исчезайтэ! Исчезли? Мотор! Экшн! Здесь все называют меня «госпожа». И главный по фантастическому детективу так и говорит: -- Конеччччно, каспажа, конечччно, исчэзнытэ уже! * Девочки,
М. и Л., приехали в резиденцию радостные, возбужденные. Они бродили по
базарчику рядом с Ратушей. Там было интересно и весело, , там было
превосходно. И Л. не удержалась -- купила себе роскошный фетровый
цветок. И он отлично поселился на лацкане ее бархатного пиджака. -- И еще сумочка – опустив глаза, сказала Л. -- Прекрасная, прекрасная сумочка! – хвалит М…. -- Почему ты огорчаешься? – это уже я. -- Алешенька скажет: «о! пятнадцатая!»… -- А на самом деле?! – уточняет М. --
Восемнадцатая, – обреченная вздыхает Л., поглаживая милую розовую такую
незаменимую сумочку на цепочке, так подходящую к цветку, ласково
прильнувшему к груди Л. * Старый Таллинн. Мощеная мостовая.
Гуляют люди, размерено. Дети чистенькие, дисциплинированные. Над узкой
улицей, ровно по центру мееееедленно летииииит упитанная чайка,
старательно пихая крыльями воздух и глядя на меня свысока. Мол, чо
стоишь, смотришь? Иди делом займись, понаехали тут. У них даже чайки —
дисциплинированные. В Эстонии… * Восхитительный пикник у
искусственного озерца. Расслабились, едим, выпиваем. И вдруг из озерца
рожа с красными ушами выныривает: -- Флоп! Шею морщинистую тянет, смотрит надменно, но с любопытством. Я: -- ( удивленно) Ой… Она (заносчиво): -- Что «ой»? Я: -- (радостно) Ха-ха!!! Красноухая черепаха!!! Она: -- (надменно) Ха-ха, белоухая женщина… -- Ну, ты как тут? – спрашиваю. --
А раасвэ мы на «ты»? – черепаха фыркнула, медленно проплыла в другой
конец пруда и, не попрощавшись, нырнула, оставив на воде аккуратный круг
очень правильной формы. Тут даже черепахи эстонцы… * Концерт Раймонда Паулса на острове Сааремаа. Маэстро
играет, аккомпанирует, хвалит рояль, говорит, такой звук, такой чистый,
такой прозрачный густой, сильный звук… Латышский Маэстро по-русски
хвалит рояль «Эстония». Какая интеллигентность, какая образованность,
какая толерантность. * Старый заросший парк в городе Куресааре на
острове. Концерт в летнем театре рядом со старинным замком. Ласковая
такая погода. Косое вечернее сквозистое солнце раскрасило сосны в
оранжевое и фиолетовое… Прозрачный теплый вечер. А со сцены чарующая
музыка Паулса, и мальчик тихо проникновенно поет: «Когда… меня… не… будет…» И
каждый в этом огромном театре – и зрители, и фоторепортеры, и птицы, и
сосны вокруг, и ветер, все замерли, -- все слушают и думают: «Когда…
меня… не… будет…» Песня закончилась. И зал сидел в тишине. И где-то зловеще отозвался ворон. Раз, другой. Замолк. Вечный мудрый эстонский ворон. Когда… меня… не будет… * Нам пришлось ежедневно общаться с представителями власти – с мэрами, вице-мэрами, с министрами, депутатами… Все
приходили или приезжали без свиты, без толпы сопровождающих бойких
ассистентов или секретарей, спичрайтеров или имиджмейкеров, тем более,
без охраны, часто сами за рулем или пешком. Вице-спикер парламента
Эстонии Лайне Рандъярв, бывшая министр культуры, пришла на встречу под
руку со своей элегантной мамой, была весела, сидела со всеми за столом,
шутила, пела, даже сыграла на фортепиано что-то мелодичное джазовое из
современных эстонских композиторов. Сыграла профессионально,
эмоционально, объемно, легко. Просто так вышла к эстраде, села за
фортепиано и сыграла, вне программы, от избытка добрых к нам чувств… * В аэропорту, Меэйлис говорит: -- Познакомься!.. Девушка стройная, в джинсах и яркой курточке, очень симпатичная брюнеточка. Уверенное крепкое рукопожатие. -- Министр экологии, -- говорит Меэйлис. Она
подкатила свой огромный чемодан к стойке регистрации, легко подняла
его, опустила на весы и почти вприпрыжку побежала на посадку. Министр
экологии Эстонии. Кстати, в этом году Таллинн признан первым городом Европы по чистоте воздуха. А
чистота на улицах – садись, сиди, ложись, лежи, отдыхай. Почти все
время шли дожди, но мои сандалии новые остались чистыми абсолютно, чуть
стерлась кожа от прогулок по брусчатке. * В сердце Таллинна,
здании городской Ратуши, на втором этаже, где с четырнадцатого века
решались самые важные вопросы городской жизни, где проводил свои
заседания магистрат и заседали суровые ратмены, там, под старинными
сводами и арками, собрались нарядные горожане, любители классической
музыки. К роялю вышел Алексей Ботвинов, возвышенный, собранный,
очень элегантный, в смокинге, с душою, переполненной звуками. Как же я
люблю смотреть в лица играющих музыкантов! Это ведь отдельное искусство,
отдельная музыка. Ботвинов играл Рахманинова так, что в зале посветлело
от нахлынувших чувств. И время остановилось, и неслышно мягко ступая,
прижав к груди шляпу, стараясь казаться незаметным, к музыканту
протиснулся, присел на краешек стула и замер счастливо и расслаблено
Старый Тоомас, вечный хранитель города, разбуженный Божьими лазоревыми
звуками. * Часто у меня бывает так: как будто я стою сбоку,
скраешку, как будто меня здесь нет. И я смотрю собачьими глазами на эту
жизнь со стороны. И сама становлюсь прозрачной, и меня никто не видит. Я
делаюсь абсолютно невидимой, и люди проходят сквозь меня, не замечая. Что
я тут делаю – такое иногда возникает ощущение. И я стараюсь уйти,
убежать, спрятаться и уже где-нибудь в норе полностью отдаться
страданиям и слезам, что я никому не нужна. Это очень страшно, это очень
больно, когда сквозь тебя проходят. А вот на базарчике рядом с
Таллиннской ратушей я почувствовала себя живой, радостной, я вдруг
поняла, что я тут делаю, почувствовала себя частью этого карнавала.
Шляпки мерила, к сувенирам приценивалась, с продавщицами разговаривала,
под музыку пританцовывала. И вдруг стала замечать людей, прозрачных, с
остановившимися лицами «что_я_тут_делаю», людей, сквозь которых проходят
как сквозь туман. Людей, чье время рассеивается у меня на глазах и
уходит, уходит. Смотрела им прямо в глаза, отвлекала прикосновением
легким к плечу или локтю, будила, приводила в чувство… И на их вопрос:
«Что мы тут делаем?» отвечала четко, прямо и ясно: --Радуемся!.. Они говорят, скукожив мордочку: -- Хм… Марципаны… Да разве это полезно? Для печени там, для кожи там, для сосудов там… Разве это полезно? Для организма? Да, говорю, полезно. Марципаны.
Веселые лакомства ручной работы. Для чего они? А так – ни для чего,
исключительно для радости, чтобы минуту или две поудивляться жизни.
Марципан. Штучка такая забавная, про детство. Из детства. Для детства.
Пингвин. Машинка. Сердечко. Зайчик. Хочешь -- ешь, хочешь – играешь,
хочешь -- любуешься. И то, и другое, и третье – чистое наслаждение.
Бесцельное, ребячье, очень-очень полезное… * Времени было мало. Мы
попросили у организаторов полчаса, забежали в «Viru», гигантский
торговый центр, и за семь минут купили мне дивные синие, к концертному
платью, маленькие, ну прямо как игрушечные, туфельки. Водитель, увидев нас, не поверил своим глазам: -- Эээээ… Купппылы? -- Да. -- Эээээ…Туфлы?! -- Да-да… Водитель
долго молчал, но напряженная спина красноречиво говорила о том, что он
озадачен. А потом он все-таки не выдержал и уточнил: -- А мерыллы?! Туфлы? Или так-к-к куппылы?
* Опять
афтерпати. Уже после концерта, в котором участвовала сама. Афтерпати в
армянском ресторане. Хозяин – Миша. Его в ресторане нет, но повсюду
чувствуется его присутствие: в домашней атмосфере, в поведении
официантов – дружеском, как будто знают тебя сто лет и ты наконец
пришел, в блюдах армянской кухни, приготовленных по-домашнему, в запахах
чистоты и уюта. -- Ты хочешь покушать этот вкусный баклажан? Хочешь?
– тебе приветливо заглядывают в глаза, -- покушай, только возьми зелень
– стой, стой, вот, зелень, а теперь кусай… Ну?! Вкусно?! А?! Давай,
кушай-кушай хорошо. Миша, Миша. Он нанимает повара и в начале
испытательного срока взвешивает его. Через два месяца, когда
оканчивается испытательный срок, когда понятно, что повар старался и
справлялся со своей работой, он, этот повар, просит надбавки к зарплате.
Миша ставит повара на весы. За испытательный срок, за те два месяца
повар поправился на 12 килограммов… Надбавки не будет. Это мои 12
килограммов – разводит руками Миша. Афтерпати. Последний вечер в Таллинне. Одесситы в армянском ресторане. Вдруг
кто-то из наших туристов, уже во хмелю, залез на эстраду, вырвал в
непродолжительной схватке с музыкантами микрофон и заголосил: -- Мурка! Ты мой Мурёоооночик!!! Ай-ай-ай… Мы переглядываемся. Как-то неловко. Вдруг ясный четкий поставленный голос любимого всеми Романа Карцева. Голос прорезает шум гостей и громкое фальшивое «Оц-тоц!»: -- КАВАРАДОССИ ДАВАЙ!!! * Экскурсия.
Наш гид Самуил, профессор кафедры истории Таллиннского университета,
тягает нас по булыжным мостовым и поет осанну своему городу. Какое же
наслаждение его слушать! Мы трусим за ним с детским любопытством по
старому городу, благополучно пережившему столетья и сохранившемуся
вопреки времени. Он заставляет нас задирать головы на крыши и флюгера,
приседать и рассматривать как под микроскопом фрагменты средневековой
мостовой. Мы подымались вверх по узким улицам и спускались под
старые мосты, касались древних стен храма, который и по сей день
охраняется тенями монахов-доминиканцев, убиенных представителями Папы
Римского. Мы слушали пряные, настоянные на времени истории и легенды о
героях и королях, о легкомысленных прожигателях жизни и богобоязненных
целомудренных девицах, о том, как, кто, для чего, для кого и в честь
кого строил соборы, храмы, башни, целые улицы. Он рассказывал о них всех
в таких деталях и подробностях, с таким уважением и в то же время с
мягкой доброй иронией, как будто кого-то из них знал лично, кому-то в
толпе таких же как он горожан кланялся при встрече, кем-то любовался и
не мог отвести глаз, кого-то даже похлопывал по плечу и поднимал с ним
рюмочку за долгое существование гильдий и братств, да с таким жаром, как
будто сам состоял в них. А после экскурсии наш Самуил повел нас в
ресторанчик и там мы ели драники с соленым лососем и чесночным соусом.
Чесночного соуса было много. Мы его ели и с лососем, и с драниками, и с
черным хлебом, и с белыми булочками… Хороши же мы были в «Лексусе», когда по-драконьи дышали на интеллигентного нашего водителя чесноком и рыбой. Вкусно
было. И очень весело было сидеть вместе с Самуилом, его женой и
компанией одесских туристов, которые продолжали и продолжали задавать
Самуилу вопросы о его любим городе. А он рассказывал и рассказывал.
* Мы,
наша компания -- М., В., Л.,А., Б.Н. и я, мы, прожившие неделю в
сумасшедшем ритме вместе, в одном доме, теперь после поездки в Таллинн
можем запросто попроситься, например, на необитаемый остров играть в
последнего героя. И выиграем. А чо! Лишь бы не расставаться!.. И если
там будет конкурс на съесть толстых серых червяков с зелеными глазами,
то мы все разделим этих червяков поровну,.. нет, В. и Б.Н., и А.,
возьмут себе больше, чтобы мы, девочки, не мучились. И мы все, глядя
друг на друга, мужественно сожрем эту пакость. А если будет конкурс
на красоту, то М. со своим безупречным вкусом выберет туфли, наряд,
посоветует прическу, Б.Н. придумает веселые слова для выхода, я
отрежиссирую этот выход, А. сыграет Караманова так, что дух у всех
перехватит. Л. будет горячо поддерживать, угощать, поить водой. При этом
запросто отдаст свою (ну на нашем же острове мало пресной воды!) А
потом Л. будет очень сопереживать и активно помогать всем, носить кофры с
костюмами, следить за порядком, а перед самым выходом претендента на
мисс или мистера Острова, выдвинутого от нашей сплоченной проверенной
группы она, то есть, наша Л., придумает что-то такое, чего ни у кого и
никогда не было. А наш В. все это талантливо снимет на свою камеру,
поставив ее на штатив, который мы чуть не потеряли, но потом оказалось,
что мы забыли его в армянском ресторане. Хоть не были пьяные, а просто
устали и потеряли бдительность. (А что, вот премьер министр Англии
ребенка в пабе забыл. И тоже вернули, слава Богу) Ну а потом мы уже потренируемся вместе и в космос. А пока поездим по нашей планете. «Жииииизнь – кибит-ы-ка кочеваааая. Пес-ы-ня вдаль несет…» * * В
самолете мы с Л. опять были очень заняты – мы боялись. После
бесконечных полутора часов заячьего страха мы, наконец, приземлились в
Борисполе: жара, суета, горластые болельщики Евро 2012. А мы
расслабленные, мы еще и уже спокойные, мы еще в куртках и свитерах, мы
из Таллинна. Я попрощалась со всеми нашими, заторопилась и тут же
села в автобус, идущий на железнодорожный вокзал. И вот я еще в
вежливом Таллинне, я еще не отвыкла, а меня уже пихают, рядом со мной
бухается большой рыжий швед-болельщик. Очень большой и очень рыжий. Нет,
я к рыжим с большой симпатией, но он же сел мне на колени! Он сел,
расставил в наглую свои, обтянутые ярко-клетчатыми шортами ноги,
навалился мне на плечо и захрапел. От него пахло сладкими амбровыми
духами. Сильно, одуряющее. Как в рекламе – «аромат соблазна, который
сводит с ума». Да, этот запах меня сводил с ума, да, у меня был соблазн
-- врезать рыжему по шее, выпихнуть его из автобуса. Я не поддалась
соблазну -- я просто разревелась. Слезы неконтролируемо текли по моему
лицу. Диссонанс! Я-то душой была еще в прохладном Таллинне, а тут на мне
жарко по-хозяйски дрыхли клетчатые косматые рыжие ноги. Рыжий поднял башку и спросил по-английски: -- Ты плачешь, потому что Украина проиграла англичанам? -- No. -- Ты плачешь, потому что я – рыжий? -- No. -- А почему ты плачешь? -- Я плачу, потому что мне тесно, неудобно, жарко. И ты занял слишком много места. Швед заерзал и сделал вид, что подвинулся. Автобус
тронулся, я продолжала лить слезы. Меня ужасно раздражали всякие мелочи
– скрежет старого автобуса, жара, сквозняк, хихиканье юных дурочек с
подвыпившими мальчиками в футболках «Дякую Боже, що я не москаль»
Говорят, если человека раздражают мелочи, у него тут же начинаются
крупные проблемы. Уже на вокзале я щедро осыпала бранью милиционера,
почему он грубит, хамит и воротит морду в центре Европе практически.
Потом отмахнулась от молодого попрошайки, крепкого, наглого, с полным
набором рук, ног, глаз и прочего. Потом спросила у проводницы, почему не
убран вагон, почему она так неряшливо одета – ведь столица же, ведь
чемпионат же. И почему в вагоне такая жара. Ведь лето же! Ведь двадцать
первый век же! Почему в Эстонии могут, -- кричала я – обычные эстонские
проводницы, нарядные, вежливые -- а у нас – нет?! Выходя из вагона,
наорала на своих, которые меня встречали. Когда есть ограничение
скорости, -- орала я -- надо сбавлять скорость! Почему в Эстонии
сбавляют, а мы – нет?! Почему в Эстонии соблюдают законы, а мы нет?
Почему?! Почему всё? * В последний наш вечер в Эстонии мы
ехали вдоль моря. Оно, это типично эстонское море, такое же спокойное
неторопливое, как и жители побережья. Мы видели, как оно спокойно
доверчиво дышит и укладывается спать на ночь, мягко укачивая большие
лайнеры, рыболовецкие суда, маленькие лодки… И в это море, не спеша, обстоятельно опускалось огромное солнце, багряное, мрачноватое, уставшее… --
Закат, госсспода! Закат! – объявил известный эстонский режиссер Э.Т.,
-- Исполняется специально для наших гостей из солнечной Одессы! На
вечную память. На долгую и верную дружбу! Солнце долго пыхтело,
умащивалось, копошилось, переваливалось то на бочок, то на спину,
недовольно колыхалось в воде, наконец, мягко выдохнуло теплым и нырнуло в
море. Солнце зашло, но темней не стало. Началась выходная партия
Белой Ночи. Исполнялась она исключительно для тех, кто прощался с
Эстонией. На вечную дружбу. На долгую верную память… * Послесловие В
процессе написания мой компютттэр научился автоматттычески утраываттт
букву «т» во фтором, трэтттьем и заключитттелном слоге слова. А так же
приглушаттт свонкийэ согласныйэ свуки.
