В прокат выходит нашумевший эстонский фильм «Класс» Ильмара Раага – еще одно киноисследование «школьных годов чудесных», где драма обернулась натюрмортом.
Эстонский хит «Класс», снятый за 13 дней и выдвинутый в 2008 году на «Оскар» (до шорт-листа не дошел), был рекомендован к просмотру эстонским школьникам, причем, если в кино приходил весь класс вместе с учителем, билеты продавали со скидкой.
Сегодня (на фоне сериала «Школа») эстонский фильм выглядит тихим артхаус-упражнением в отчаянии. В первую очередь режиссера Ильмара Раага интересует не бытовая «правда» и не законы стаи, а законы высокой трагедии.
Фильм разделен на главы, почти каждая главка начинается с мечтательного, медленного показа какой-нибудь игры: то старшеклассники играют в баскетбол, то герой тупо пинает стенку, то происходят еще какие-нибудь ладушки чудесных школьных лет.
К концу эти игры постепенно заканчиваются – и жизнь заканчивается тоже.
Старшеклассник Йозеп зарабатывает деньги веб-дизайном и мечтает дождаться конца школы, чтобы поехать учиться в Голландию. Его травит весь класс: парни могут, к примеру, раздеть его догола и забросить в женскую раздевалку. На сторону Йозепа становится Каспар – новенький, решивший понять, как жить в мире, где вместо слова «честь» говорят «фигня». Чем больше он защищает Йозепа, тем неизбежнее финал. Взрослые в фильме либо ничего не хотят замечать, либо растерянно говорят глупости, либо неуклюже, бездарно пытаются помочь: отец Йозепа, призывая сына вести себя по-мужски, бьет его («Научись давать сдачи!»), мать Йозепа звонит в школу жаловаться на одноклассников сына.
Лучше бы никто никому не помогал.
Во времена советского детства школа будила чувство ежедневной неминуемой катастрофы, и фильмы о школьном счастье были чистым, неприкрытым пионерским фэнтези. Сине-серые тона красят мир «Класса» в оттенки советской школьной формы, депрессивный и отстраненный саундтрек работает как наушники, приглушающие звуки извне.
Фильму можно найти кучу аналогов – от «Чучела» и «Слона», которые первыми приходят в голову, до перестроечной синюшности «Легко ли быть молодым» и нервных экспериментов Гай-Германики. «Класс» вписывается и в убийственную меланхолию «новой эстонской волны».
Эволюция темы школьного насилия очевидна:
«Слон» был о маршруте героя внутри кошмара, «Класс», вышедший четырьмя годами позже, показывал, как общество подавляет и выдавливает свою жертву. В «Школе» (еще спустя три года) подростковый эпатаж превратился в штампованный пластмассовый значок к Году учителя. Там, где «Слон» еще и еще раз проходил один и тот же путь к холодной катастрофе, легко развинчивающейся на отдельные смерти, а «Школа», подергиваясь, разливается по казенным коридорам, «Класс» сначала медленно, потом быстрее и быстрее летит по прямой, сшибая все на своем пути.
Противодействие не равно действию – они умножают друг друга, получая в результате окончательный и непоправимый ноль. Простая школьная математика.
Еще ближе «Классу» псевдовампирское кино о любви и одиночестве «Впусти меня», рассказывающее, в сущности, ту же самую историю: жил-был мальчик, над ним издевались, у него появился друг – из тех воображаемых друзей, которые реальнее реальных, – и вот, пожалуйста, кровавая баня в финале. Каспар, обычный вроде бы парень, сознательно отказывающийся от принятых в классе правил, – отчасти Каспар Хаузер, существо ниоткуда, пытающееся научиться жить по человеческим законам. Человек из другого мира, где существуют законы чести и не работают законы стада.
Но на самом деле, чем множить аналогии, лучше взглянуть в глаза чудовищ: «Класс» не воссоздание реальности и не история о подростковом насилии, а натюрморт. Мертвые дети на фоне мертвой природы – и посреди один живой человек, и то ненадолго.