Циник сказал бы, что тяжелая жизнь идет Русскому театру на пользу:
премьер стало меньше – зато какие это премьеры! Сначала великолепный
«Фредерик, или Бульвар преступлений», теперь вот – прекрасный, едкий,
фантасмагорический «Лес» по Александру Островскому...
Разумеется, «художник должен быть голодным» – это истина сытых: кто
хоть раз голодал, тот знает, что тут уж не до творчества; быть бы живу.
Другое дело, что чем тебе хуже, тем сильнее хочется как-то уже
отреагировать. Одни обращают это желание в агрессию. Другие – в
искусство. Русский театр ставит созданный полтора века назад «Лес»
(постановка Наталии Лапиной), и пьеса оказывается актуальнее некуда.
Какой там XIX век! Наше время, наши люди. Наш выбор, наконец.
Сюжет не изменился: это по-прежнему история о том, как бедные актеры
заехали в усадьбу помещицы и обнаружили, что тамошнее общество ничуть не
лучше обитателей лесных чащоб. Чуть изменились герои: одни сделались
зверее, другие – человечнее. А лес остается столь же глухим и
непроходимым; со времен Александра Николаевича Островского общество в
нравственном отношении если и продвинулось, то не слишком заметно.
Вы звери, господа!
Впрочем, кое-что в лесу поменялось: в древности царем зверей был
свирепый лев, а теперь это амбициозный клоп. Поначалу царственность
клопа невооруженным глазом не видна – но дайте срок! Юный приживал
Алексей Буланов (Александр Синякович) в пошлом фрачишке с несоразмерно
узкими и длинными фалдами очень похож на мерзкое насекомое, по
недоразумению недодавленное сильными мира сего. Помещица содержит
гимназиста-недоучку вроде как из милости, а он ведет себя как последний
гад: в первой сцене пытается чисто для развлекухи понасиловать Аксюшу
(Татьяна Егорушкина), бедную родственницу барыни. Уже и штаны с себя
стягивает, не переставая твердить о том, что он «право имеет»: всё
равно, мол, тетенька хочет нас поженить, «кто ж мне запретит трогать
свое?». У Островского, понятно, оное действо описано пристойнее: Буланов
«очень развязно кладет ей на плечо руку». Но какие времена, такие и
нравы.
При этом у Алексиса есть мечта – «имением управлять, мужиками-с». Не
беда, что грамотой он владеет на уровне хрестоматийного Филиппка, зато
клоп прислуживаться рад, да и актерские таланты у него дай боже. Что
Буланов и демонстрирует соседям барыни, Милонову (Владимир Антипп) и
Бодаеву (Юрий Жилин), комической паре абсолютно бессмысленных помещиков.
Провинциальные Тру-ля-ля и Тра-ля-ля символизируют вечную псевдоборьбу
«консерваторов» и «реформаторов», они то и дело противоречат друг
дружке, но на деле едины и, к сожалению, непобедимы. Симметричность их
подчеркивается тем, как Милонов и Бодаев одновременно опрокидывают рюмки
с водкой, которые лакей подносит им в футляре от какого-то музыкального
инструмента. Эти футляры играют в спектакле немаловажную роль.
Более чем узнаваемы и купцы Восмибратовы: отец и сын смахивают на донов
корлеоне от сохи, это уже не братки, но еще не бизнесмены в исходном
(«люди дела») смысле слова. Правда, сын, Петр (Антон Падерин),
небезнадежен – он молод, влюблен в Аксюшу, и человеческое в нем нет-нет,
да проглянет. Старший Восмибратов (Олег Рогачев) живет, как и положено
зверю, инстинктами, он хоть и гнет свою линию, но весь внезапен: может
обмануть на тысячу рублей, может эту жалкую тысячу потребовать в
качестве приданого, поставив на кон счастье сына. А может ту же самую
тысчонку запросто вынуть (из своего футляра) и швырнуть на стол: «Я в
задор войду – всё отдам».
Купеческая закваска! Смотрится она куда выгоднее помещичьей косности,
которую в «Лесе» олицетворяет Раиса Павловна Гурмыжская (Лидия
Головатая), диктатор усадьбы Пеньки, стареющая львица, не утратившая
навыков эффективного дворового менеджмента, но основательно обленившаяся
и влюбившаяся к тому же в юного недогимназиста. Гурмыжская хранит в
футлярах от инструментов деловые бумаги. Деньги она прячет в оранжевом
нагруднике, призванном подчеркивать женские прелести; соответственно,
путь к деньгам – это путь к груди барыни, ну и наоборот.
Черт, комик и трагик
Можно решить, что Гурмыжская – это финал пищевой цепочки. Так у
Островского, но не так в спектакле Наталии Лапиной. Тут есть еще один
персонаж, истинный владыка Пеньков, смешной и очень-очень страшный. Это,
как ни странно, лакей Карп (Андрей Зубков). Точнее, Карп плюс ключница
Улита, слитые воедино. С лакея спектакль начинается, им же он
заканчивается.
Дело в том, что Карп в трактовке Лапиной – черт. Настоящий сатана,
нечто среднее между Мефистофелем и котом Бегемотом: улыбчивое, хитрое,
исподволь манипулирующее окружающими существо в строгом костюме,
причесанное так, что волосы образуют рожки, которые Карп то и дело
подкручивает. Андрей Зубков в этой роли великолепен: бездна порочного
обаяния, ни одного лишнего движения, презрение к законам гравитации,
манеры Джонни Деппа в ипостаси Джека Воробья и дьявольское всевластие.
Карп в лесу – самый главный. Все остальные – лишь комедианты в его
балагане.
То есть, конечно, не все. Два актера, Несчастливцев (Артем Гареев) и
Счастливцев (Дмитрий Косяков), к жуткому пространству леса изначально не
принадлежат. Они попадают сюда скорее случайно: Несчастливцев – брат
Аксюши и племянник Гурмыжской, она готовила его «в военную службу», а он
по иронии судьбы стал лицедеем и решил в кои-то веки навестить
тетеньку. Встреча Счастливцева и Несчастливцева происходит в тот момент,
когда оба они, находясь на грани отчаяния, решают эту грань перейти:
комик вешается, трагик стреляется. Оба неудачно. Этих двоих роднит еще
кое-что: они тоже носят с собой футляры от музыкальных инструментов, но
хранят в них... музыкальные инструменты. Счастливцев – жалейку,
Несчастливцев – саксофон.
Это одна из главных линий спектакля: инструмент в футляре – как душа в
теле, его нельзя замещать ни алкоголем, ни банкнотами, ни векселями.
Наличие души отличает человека от зверя. Душа – тот инструмент, на
котором каждый из нас обязан научиться играть, чтобы на выходе
получались, извините за трюизм, моральные ценности; для этого и нужно
иметь «духовный чердак», быть благородным артистом, играть ради истины, а
не ради денег. (Гамлет сравнивал себя с флейтой и предостерегал:
«Играть на мне нельзя!» – но не в том ли состояла трагедия принца
датского, что играть на себе он так и не научился?)
Между тем усадьба Гурмыжской – это как раз внутренности сломанного
рояля (блестящая сценография Владимира Аншона), где искусства нет и быть
не может. Музыкальные инструменты растут на деревьях, которые вот-вот
пойдут под сруб, и когда купец Иван Восмибратов оценивает лес, дуя в
трубу, звук выходит ужасный. Встреча Несчастливцева – он представляется
капитаном в отставке, уломав Счастливцева на роль слуги, – обставлена
торжественно, Раиса Павловна, Буланов и Аксюша даже изображают оркестр –
но когда в барабан бьют метелкой, ничего, кроме какофонии, из такой
«игры» получиться не может.
Клоповая эволюция
Вторая часть спектакля – почти беспрерывная клоунада. Счастливцев,
которому роль лакея не по душе, бродит по усадьбе, тибрит то, что плохо
лежит, предает друга и превращается на время в двойника Карпа, такого же
черта (надо видеть, как живо реагирует Карп, узнав, что Счастливцев
играл чертей). Недогимназист в корыстных целях пытается убедить
Несчастливцева в том, как он несчастен, даже бьет себя сковородкой по
голове, на что трагик, уподобившись Станиславскому, замечает: «Не верю!»
Буланову ничего не остается, кроме как буквально стелиться перед
барыней. Гурмыжская вымащивает купюрами путь к собственной груди. Юноша
ступает на этот путь, проходит его до конца – и Карп тут же открывает
перед ним все сундуки и ларцы с сокровищами...
В самый разгар беспощадной клоунады Несчастливцев спасает Аксюшу,
которая готова уже утопиться, и узнает о том, что сестра влюблена в
купеческого сына, но не может выйти за него замуж, более того, в
качестве супруга ей «светит», скорее всего, отвратный Буланов. С глаз
Несчастливцева словно спадает полог, и в какофонию усадьбы вторгается
чистое соло саксофона. Трагик видит кошмар: в сумерках пары местных
жителей танцуют отрешенный, потусторонний вальс. Контраст с комедийными
сценами столь разителен, что, ей-богу, мурашки бегут по коже. Догадаться
можно было и раньше, но в этот момент ты чувствуешь всеми фибрами души,
что спектакль – не про лес вовсе, а про кое-что похуже леса. Перед нами
– самый натуральный ад.
А с преисподней бороться нельзя, из нее можно только бежать, и как
можно скорее. Хоть Несчастливцев на время и побеждает дьявола, в финале,
покидая Пеньки, он бессильно цитирует Шиллера: «О, если б я мог быть
гиеною! О, если б я мог остервенить против этого адского поколения всех
кровожадных обитателей лесов!» И царем этого поколения (номинальным, ибо
сатана Карп никуда не девается) станет вчерашний клоп Буланов,
рожденный «повелевать, а не учиться в какой-то гимназии».
Нимб в виде сковородки, колокольчик вместо державы, деревянная ложка в
роли скипетра – вот он, молодой политик 2010-х, ничего не умеющий, кроме
как работать языком. В финале Буланов – уже не во фраке, а в мундире с
лентой, – обещает оторопевшему залу покончить с безработицей, поддержать
культурные проекты и вообще устроить рай в отдельно взятой усадьбе.
Этих булановых, играющих на публику, можно наблюдать сейчас повсюду – в
преддверии выборов они повылезали из партийных щелей. Кое-кто даже
внешне – вылитый герой «Леса».
Что остается благородным артистам? Бежать, бежать от этой адской
фантасмагории! Куда-нибудь поближе к святому искусству. Что Русский
театр и делает. И правильно.
P.S. Напрямую к спектаклю это не относится, но
нельзя не отметить удивительный маркетинговый ход: спонсором постановки
стал Центр управления государственными лесами (RMK). В буклете по этому
поводу можно прочесть следующее: «2011 год провозглашен ООН
Международным годом лесов... Символично, что Русский театр первой
премьерой наступившего года выбрал пьесу Александра Островского с
созвучным этому году названием – «Лес». RMK с радостью поддержал эту
постановку, ведь для нас лес является объектом бережливого и
эффективного управления... ВСТРЕТИМСЯ В ЛЕСУ!»
Если учесть, что лес в спектакле недвусмысленно равен аду, звучит
сей призыв странновато. Конечно, спонсорство – это прекрасно. Другое
дело, что возникает вопрос: не станет ли в будущем спонсором постановки
«Остров сокровищ» какой-нибудь ювелирный магазин? Можно вообразить
также, что спектакль «Фредерик, или Бульвар преступлений» поддержит
материально Полиция безопасности, а комедию «Смешные деньги» – Банк
Эстонии. Потому что... Ну, сами понимаете.