В финском Турку состоялась премьера «Karamazov Workshop» в
рамках программы культурных столиц Европы-2011 – Турку и Таллина. Один
из самых провокационных режиссеров современности Кристиан Смедс и двенадцать выпускников академии культуры Вильянди, создали своего рода панк-приношение Федору Достоевскому.
 Материал романа Достоевского, по словам самого Кристиана Смедса,
«включающий полный спектр театральных техник и бросающий вызов
традиционным методам работы», лег в основу серии мастер-классов, которые
еще в 2008 году режиссер начал с эстонскими студентами-первокурсниками.
Из этих мастер-классов и сложился спектакль, который, в свою очередь,
не подчиняется законам ни драматического, ни музыкального театров. Это
скорее своего рода сюрреалистическое панно из тем и сцен романа, в
котором перемешаны эстонский, финский, английский и русский языки.
Двенадцать актеров – двенадцать братьев и сестер Карамазовых – универсальный
и пластичный ансамбль Смедса. Образы персонажей причудливо сдваиваются и
распадаются. На небольшом игровом пятачке, с трех сторон окруженном
зрительскими местами, появляется плотоядная Грушенька в окружении других
«инфернальниц». Вот они, совсем юные девчонки, хихикают, носятся со
стремянкой по сценической площадке. Из этой стайки вдруг выделится одна,
которая, забравшись на стремянку, прочтет текст письма Лизы Хохлаковой к
Алеше. Другая потом вдруг окажется Илюшей, в которого каждому из
зрителей предлагается бросить бутафорский камень.
Смедс
заставляет своих зрителей ощутить неопределенность и неконтролируемость
происходящего, затягивая и вовлекая в прямой контакт. Зрителям наливают
водку, раскуривают с ними общую папироску, разговаривают… Когда на сцене
появляется собранная из картонных коробок лошадь в натуральную
величину, один из Карамазовых начинает яростно рубить ее топором – «по
глазам, по глазам», а потом предлагает зрителю «добить лошадь»… Также
публике предлагается выбрать,
голосуя аплодисментами за одного из четырех актеров, – главного героя
следующей сцены. Выбранный Иво Реинок играет Митю в сцене
«предварительного следствия». После грохота аплодисментов – унижение
допроса, во время которого актера привязывают к столу, поливают горячей
водой, бьют.
Заявленная этюдность постановки, как и очевидная ее дробность на песни и сценки идеально
ложится на восприятие современной, молодой публики, привыкшей к
коротким мыслям и быстрым впечатлениям. Смедсу удается собрать из
отдельных законченных элементов целостный спектакль. Драматические сцены
чередуются с музыкальными номерами, написанными самими актерами, а они,
в свою очередь, – вставными сценами-инсталляциями, впрямую отсылающими
ко дню сегодняшнему.
В одной из сцен, например, перед зрителями
оказываются три жалкого вида babushki с кульками с логотипами
излюбленного россиянами финского торгового центра. В их копошении и
бормотании начинают угадываться имена – Ольга, Маша, Ирина – и разговоры
соответственно о Москве. Чеховские отсылки вообще часты в этом
спектакле. Четырех солдат, один из которых, кстати, почти обнажен, с
терновым венцом на голове, муштрует «Вершинин» (он же и Великий
Инквизитор, и Федор Павлович Карамазов), приказывая, когда им плакать,
когда смеяться, когда совокупляться. Наконец, зрителей неожиданно просят
встать: ведь приехала звезда «прямо из Москвы!». Эстонский актер в
красном платье приветствует публику на английском, потрясающе копируя
своеобразный словарный запас иных из наших соотечественников.
Россия
часто возникает в постановках Смедса. Иногда как вражеская страна
(«Неизвестный солдат»), иногда, как в его чеховских постановках, – в
качестве давно ушедшей Атлантиды… Для Смедса, как и для многих
сегодняшних европейских режиссеров, Россия стала своеобразным
мифологическим пространством, на котором действуют иные законы природы
человеческих взаимоотношений.
Лучшее и святое, воплощавшееся в
идеальном русском мальчике Алеше Карамазове в спектакле Смедса, обречено
и нежизнеспособно. Оно буквально «проглатывается» плотоядными
грушеньками. Худое, слабое тело Алеши (Джим Ашилеви) распростерто на
столе, по нему проходятся вилками и ножами. Вспоминается картина Дали,
на которой образы католических святых пожираются бордовыми личинками –
«злыми насекомыми». Ближе к финалу спектакля на сцене появляется
огромная бутафорская бензопила, косящая всех подряд.
А в самом
конце первые зрительские ряды сдвигаются так, что образуют как бы
танцпол перед сценой, под заключительную композицию зрители выходят на
него, и спектакль заканчивается потрясающим по силе чувством единения
всех со всеми, что иногда бывает на хороших рок-концертах…
|
