Моя Эстония

Последователи Лотмана – великолепно эрудированные, блестяще владеющие несколькими языками, трудятся по всему миру. Но принадлежат к одному сообществу – вроде ордена Лотмана. И до сих пор по-свойски называют учителя «Юрмих». 

Пеэтера Торопа привела к Лотману его школьная учительница. Десятиклассник, решивший стать филологом, еще говорил по-русски с трудом, а зав. кафедрой к нему сразу обратился как к коллеге.

«Лотман заведовал – это очень плохие времена тоже – конец 60-х годов – это после Праги, Парижа, нервная идеологическая ситуация, обыск в доме Лотмана. Но он это не переживал на коллегах, – вспоминает заведующий отделением семиотики Тартуского университета Пеэтер Тороп. – Лотман был как стена. Мы жили, как за стеной. Почему, например, наше молодое поколение не вступило в партию. У нас была беспартийная кафедра почти».

Гонимые и неудобные, с диссидентским прошлым или плохой анкетой – в Тартуский университет ехали за научной свободой. Со всех концов страны. К Лотману. Который литературоведение считал точной наукой. И математически анализировал явления русской культуры. В 2007-м Тарту претендовал на звание культурной столицы Европы. И в городе воздвигли неожиданный памятник Лотману: шарж из замысловато изогнутых труб с каскадами фонтанов. Струи воды – символ вечного движения мысли.

В этой массе труб сложно угадать профиль Лотмана – надо точно знать, под каким углом посмотреть. Когда бьют фонтаны и включается подсветка – а так в северной Эстонии бывает не чаще трех месяцев в году – памятник начинает соответствовать замыслу авторов. В народе же его именуют «туру Юрий» - так эстонцы называют сантехников.

Целую коллекцию шаржей и карикатур, сделанных Лотманом, профессор Любовь Киселева собрала из случайно подобранных на кафедре зарисовок. Но самая большая часть архива ученого – в библиотеке Тартуского университета. Здесь – объемная переписка, 17 тысяч единиц. С Солженицыным, Чуковским, Всеволодом Ивановым. До сих пор неопубликованные фронтовые дневники. Даже на войне Лотман борется с собой: с ленью, несдержанностью, болтливостью. И ежедневно выучивает по десять французских слов.

«Как-то его друзья-фронтовики нашли в его сумке для противогаза словарь. И они решили, что это замечательно можно для курева использовать, – рассказывает литературовед, заведующая кафедрой русской литературы Тартуского университета Любовь Киселева. – И Юрий Михайлович поймал их за тем, как они выдирали оттуда листочки и крутили цигарки. Он был человеком исключительной доброты. Но тут он пришел в такое неистовство».

Дисциплина – главное. При суровом быте – жили в квартирах с печным отоплением – Лотманы воспитывали троих сыновей по-спартански. Старший, Михаил, вспоминает: в детстве боялся высоты. Чтобы преодолеть страх, его заставляли прыгать с горок и мостиков. Во многом несогласный с родителями, Михаил Лотман сегодня, как его отец, читает лекции по семиотике.

«Мои родители надо мной посмеивались, что я поэзию не читаю, а считаю, – рассказывает Михаил Лотман. – Поэтому бессмысленно спрашивать о чем «Евгений Онегин», но я точно знаю, сколько там стихов и какие ритмические формы. Отец мне завещал не заниматься лотманологией. Иногда приходится, но я стараюсь этим не заниматься».

Лотманологией активно занялись в Таллинском университете. Туда Михаил Лотман передал библиотеку отца, часть его рукописей и фотографий. В Тарту на наследника обиделись. Теперь архив разбит надвое.

«Юридически весь архив принадлежит Фонду семиотического наследия в Таллиннском университете, – рассказывает профессор культурологии Таллиннского университета Рейн Рауд. – Но, к сожалению, наши коллеги из Тарту упорно не хотят давать нам кое-какие материалы, которые каким-то образом к ним попали».

Лотмановский стипендиат этого года – известный правозащитник, поэт Томас Венцлава. На два месяца приехал в Таллин готовить к публикации записи бесед с Лотманом. В 70-х он часто приезжал на лекции ученого, был его аспирантом, но диссертацию о литовском символисте Юргисе Балтрушайтисе в СССР защитить не успел – эмигрировал.

«Из эмиграции я уже с Юрием Михайловичем не переписывался – не хотел ему повредить, – говорит Томас Венцлава. – Именно потому, что я ученик Лотмана мне удалось найти себе место. И кончилось тем, что я стал профессором Йельского университета, защитил диссертацию. В очень лотмановском стиле».

Лотман тоже мог бы эмигрировать. Но тартуские корни уже не пускали. И только здесь можно было найти материалы его знаменитых исследований по типологии культуры и преддекабристскому периоду. И только здесь создать круг единомышленников, похожий по своей преданности на тайный орден.

По материалам
телеканала «Культура»