Иво Орав, более известный под псевдонимом Белка, – пярнуская легенда. Легенда до такой степени, что в местных магазинах ему могут отпустить товар с хорошей скидкой. Белка – панк с 25-летним стажем.
- Еще в школе, в восьмидесятых, играли песни панк-групп «Генератор М», «Пропеллер». Нам разрешали: директор был прекрасный человек, – улыбается Белка. – А прозвище возникло еще до Советской армии, в подростковом возрасте. Я жил на улице Вана-Сауга, но чтобы попасть в школу, надо было пройти через район улицы Уус-Сауга, где жили русские. В общении с ними и возникло прозвище («orav» в переводе на русский – «белка». – М.К.) Были какие-то драки, но не обязательно по национальному признаку, чаще всего выясняли отношения обитатели соседних дворов. Лично у меня столкновений было мало: я всегда больше интересовался не насилием, а человеческой беседой, особенно с юмором. – Вашу группу The Belka многие полюбили как раз за тексты песен. Поете на эстонском, что сейчас редкость, в песнях постоянно присутствует игра слов. The Belka – местная легенда. Что помешало группе по известности достичь уровня Танеля Падара?
– Матерщина, пьянство, обнаженка – все это сопутствовало нашим выступлениям с самого начала. Как-то само собой получалось. Договариваться с нами о концерте сравнительно сложно было: неизвестно, сможем вообще выступить или нет, и во что концерт выльется.
В девяностые годы на Эстонском телевидении была передача «Семеро смелых», группы там выступали в эфире. Когда пришла очередь The Belka, ведущему Михкелю Рауду пришлось понервничать: нашему гитаристу захотелось примерить шиньон Марью Ляник, и когда ему удалось им завладеть, за ним по коридорам ЭТВ погналась Марью с парнями из подтанцовки. В то же время я бежал им навстречу, раскручивал джинсы над головой: пытался их таким образом высушить ко времени эфира.
– Помню один из таллиннских концертов The Belka, когда музыканты вышли на сцену, переодетые в санитаров, причем ваш костюм существовал только спереди. Вы периодически поворачивались к залу спиной и демонстрировали публике зад...
– Пьяные в стельку, мы были способны максимум на то, чтобы брюки спустить и задницу показать (смеется). Лет пять назад мы начали заниматься именно музыкой, но к тому моменту появилось столько всего нового на местной сцене... Думаю, мы проспали свое время.
– Не обидно, что те эстонские музыканты, которые сейчас наоборот, «на волне», отдают предпочтение английскому языку?
– Английский проще. И не ко всем музыкальным стилям эстонские слова подходят. Например, не представляю себе танцевальную музыку с качественным эстонским текстом. Когда мы только начинали с The Belka (в 1994 году. – М.К.), ударник настоял на том, чтобы и мы пели на английском. А я в школе изучал только немецкий. Сочинял по словарю, в итоге песни на первой пластинке совсем с грамматикой не дружат: прошлое, настоящее, будущее время – все перемешано.
Я понимаю молодежь. Просто дело в том, что эстонский – такой сложный язык, черт... Я не умею правильно расставлять запятые, не знаю, где слитно писать, где раздельно. Это только филологи умеют. Пишу, как считаю удобным: часто, как и в английском, я опускаю гласную в последнем слоге. Вместо läinud – läin'd, хотя такого слова нет на самом деле. Попадаются, конечно, люди, которые из-за какой-нибудь запятой начинают верещать на нашем интернет-форуме: нельзя так писать! К чему такое pedereerimine на форуме музыкантов? Такое чувство, будто концерт может сорваться из-за этой запятой. Можно ведь создать свой, филологический форум, и там друг другу мозги насиловать. Не нравятся мне такие филологи. Если есть, что сказать – говори, но не надо умничать.
Мне не очень давались языки, скажем так. Даже эстонский. Среднюю школу заканчивал, перебиваясь с двойки на тройку. Игра слов мне действительно всегда нравилась, и с устной речью у меня все в порядке. Зато с грамматикой плохо. Экзамен по русскому языку пришлось пересдавать, а по эстонскому и немецкому вообще получил работу на лето. С математикой дела обстояли гораздо лучше.
– Потому вы сейчас и работаете помощником архитектора, так?
– Это случайно вышло. Когда мне исполнилось 33 года, я перестал пить в больших количествах и решил дальше учиться – понятно же, что со школьным образованием далеко не пойдешь. Явился в пярнуский центр профобразования. На тот момент я даже не знал, с какой стороны к компьютеру подойти. Но пришел к выводу, что поскольку мыслю логически, смогу научиться. И оказался прав, программирование имеет много общего с логикой. Через пару лет начал рисовать в компьютерной программе стенные панели деревянных домов. Словом, делаю то, до чего у самих инженеров, конструкторов и архитекторов руки не доходят.
– Музыкант, который работает на немузыкальном поприще – обычное дело для Эстонии. Как и заматеревшие панки, которые идут в политику. Виллу Тамме, Тыну Трубецки – следующим на выборах будет баллотироваться Иво Орав?
– Это выбор каждого. Я достаточно умен, чтобы понимать, что политика – это бизнес. На самом деле все решения принимаются в очень узком кругу.
– Можно было бы пропиариться: подать в суд на реформистов, которые используют логотип с белкой...
– Да пусть они делают, что хотят, лишь бы меня не трогали. А уж я-то справлюсь при любом порядке. Я полностью аполитичен.
– Вы анархист-индивидуалист?
– Я не сражаюсь против чего-либо. Анархист все-таки должен быть с убеждениями. Да, какие-то вещи меня не устраивают, но я не выступаю открыто. Я скорее пофигист, не такой уж боец. Если что и готов отстаивать, так это личную свободу. – В смысле — от женщин?
– Нет, с женщинами гораздо проще! Главное – периодически делать вид, что «все понял», что виноват. (Тут лицо Белки принимает серьезное выражение.) Мне кажется, было бы здорово, будь у нас в стране группа людей, не анархистов, а просто сильных, думающих людей. Вот, например, говорят, что один народ ненавидит другой. Это не так! Есть конкретные бизнес-дела. Выход к морю, газ, нефть – есть интересы, а нам подают это как ненависть народов. С Грузией такая же история. Разумные люди сразу бы догадались, в чем дело, и не пороли бы чушь вроде: ой, какой же этот народ противный. Нет плохих народов, есть вожди, которые разжигают. Все намного проще, чем кажется, но большинство, к несчастью, этого не понимает, а я не из тех, кто будет пытаться кого-либо насильно переубеждать.
– Вы говорите, что справитесь «при любом порядке». Что-то поменялось в отношении к государству как системе по сравнению с советскими временами?
– Нет, все то же самое. Просто в тоталитарном обществе дележ происходил открыто: вы получите то, вы – се, а вам – ничего. – Одна из песен The Belka, «Orjapõlvlane», она о рабском менталитете...
– Да, это хорошая песня. Утром 23 февраля прошлого года сочинил, в тот же день мы ее отрепетировали и тем же вечером сыграли на концерте.
– Как раз в то время, когда мы молча соглашались с повышением налогов и снижением зарплат.
– Эстонец напьется, побузит в баре, поругает там правительство, и только. Русские — тоже удивительный народ... Слышал кто-нибудь о том, чтобы после принятия очередного закона кто-либо у нас массированно выступал против? Как это происходит в Греции, например. В Эстонии объявляют об урезании зарплат, и народ соглашается: ничего, справимся. Если сравнивать с неграми времен рабства, то эстонцы – большие рабы. Негры боролись, а эстонцы не жалуются, не требуют никаких прав, ходят себе и дальше на работу, по своим делам.
М.К.) Были какие-то драки, но не обязательно по национальному признаку, чаще всего выясняли отношения обитатели соседних дворов. Лично у меня столкновений было мало: я всегда больше интересовался не насилием, а человеческой беседой, особенно с юмором.
