Моя Эстония

Г-н Март Лаар, что вы помните о 20 августа 1991 года? Где вы были, что делали? Думали ли вы утром, что «сегодня что-то случится»?

Большую часть дня я, будучи депутатом Верховного Совета ЭССР и членом Комитета Эстонии, провел на Тоомпеа и в его окрестностях. Уже с самого утра я был убежден, что сегодня будет провозглашено о восстановлении независимости: танки могли подойти с минуты на минуту, и другой такой возможности могло не и представиться.

Уже через год вы стали премьер-министром. Как вы оцениваете свою роль в восстановлении независимости Эстонии и в первые месяцы и годы после этого?

В эти годы была заложена основа быстрому развитию Эстонии, и это удалось провести успешнее, чем какой-либо другой посткоммунистической стране. Что касается чьей бы то ни было роли, то никого не надо превозносить – главную работу сделал, все же, народ Эстонии. И именно народ Эстонии нужно благодарить за успехи страны. А я просто делал свою работу, помогая Эстонии избавиться от продовольственных карточек, пустых из-за отсутствия бензина улиц, пустых прилавков и холодных квартир. Выбраться – и оказаться в современной Эстонии.

Какие крупные политические ошибки были допущены 20 лет назад и на протяжении последних 20 лет? И конкретно Вами?

Общее направление развития Эстонии и основные решения были верными и привели нас к успеху. Если говорить об ошибках, то они связаны не с тем, что сделано, а, по большей части, с тем, что было вовремя не сделано, вроде административной реформы.

Как вы оцениваете лояльность русскоязычного населения к эстонскому государству 20 лет назад и сегодня?

Сегодня она существенно больше, чем тогда. В 1991 году общество находилось в конфликте: с одной стороны Интердвижение, рабочие дружины и Нарва со своей автономией, с другой – эстонское государство.

Сегодня такого противостояния нет, и мои дети растут в совершенно другом, более открытом и готовом к диалогу обществе, чем я в свое время. Я считаю это одним из самых больших достижений восстановившей независимость Эстонии, хотя и других достижений немало.

Г-н министр обороны, как вам нравится ваша должность? Какие у вас сегодня амбиции? Нет ли у вас мыслей снова занять пост премьер-министра или почему бы даже не президента?

Свою работу на посту министра обороны я делаю с интересом и радостью, мои амбиции связаны с обеспечением безопасности Эстонии и приведением гособроны в соответствие с вызовами XXI века. Мои амбиции – хорошо делать свою работу и, когда остается хоть сколько-нибудь времени, написать какую-нибудь книгу.

У нас деятельный премьер-министр, менять его нет никакой необходимости. Мы хорошо сотрудничаем. А в президенты я баллотироваться не буду никогда: эта должность не подходит моему характеру и образу жизни.

Что вы уже изменили и планируете изменить в работе Министерства обороны?

Министерство обороны стало более эффективным и хорошо делает свою работу. Большинство изменений происходит вне стен министерства, и там большое поле для деятельности.

Ваши предшественники на посту министра обороны, как правило, довольно четко обозначали самого главного врага Эстонии. Кто или что, на ваш взгляд, является сегодня самым большим врагом Эстонии?

Самым большим врагом себе являемся мы сами. Если мы сможем сохранить наше государство и его обороноспособность на должном уровне, никому в голову не придет на нас нападать.

Что должно делать эстонское государство, как себя вести, чтобы жители Эстонии чувствовали себя в безопасности? Что должны делать Министерство обороны и министр обороны?

Как я уже говорил, чувство безопасности людей проистекает из понимания того, что оккупация 1939-40 годов никогда больше не повторится. Нанесенные Эстонии тогда раны столь глубоки, что дают о себе знать и сегодня. Понимание того, что это никогда не повторится, является основой нашего чувства безопасности. Его подкрепляет наша оборонная мощь, обеспечение которой является задачей министра обороны.

Мы никуда не денемся от вопросов про Драмбяна. Чувствуете ли вы личную ответственность в связи с этим случаем? Ответственность за то, что любой человек может сделать жизнь людей небезопасной.

Если мы посмотрим, например, на то, что произошло в Норвегии, то такого рода нападения, к сожалению, никогда нельзя исключить. Но если в Норвегии было много погибших, то Эстония смогла отразить нападение. У нас есть основания гордиться тем, как в данной ситуации действовало эстонское государство.

Какие распоряжения вы сделали, чтобы подобных случаев в дальнейшем не повторялось?

Из каждого случая нужно делать выводы. Хотя нападавшему не удалось вторгнуться в помещения министерства – все действие ограничилось служебными помещениями, – понятно, что и обеспечение безопасности министерства, и планы эвакуации нуждаются в исправлении. И мы их исправим.

В интервью газете The Washington Times вы сказали, что на данный поступок Драмбяна могла подтолкнуть российская пропаганда, так сказать, рука Москвы. Что конкретно вы имели в виду, какую конкретно атаку российской пропаганды и как она могла повлиять? Много ли еще может оказаться таких людей, на которых она оказала влияние?

У меня спросили, могло ли это быть одним из факторов, которое подвигло нападавшего, и я ответил, что надо рассмотреть и этот вариант. Конечно, Москва не стоит за этим нападением, но если при вербальном общении использовать очень жесткие слова, то кое-кто может это неверно понять.

Постоянно повторяя о какой-то поддержке эстонским правительством нацизма, оппоненты противоречат фактам: Эстония единодушно выступила против нацизма, осудив как нацистские, так и коммунистические преступления. Последние подобные заявления были направлены против похода Эрна, участники которого в 1941 году сражались в финских мундирах. Для части тех солдат первая военная операция состоялась в Норвегии, против войск нацистской Германии.

Нельзя называть нацизмом и защиту населения от убийств, сожжения заживо и изнасилований, чем в 1941 году занималась советская сторона в Эстонии.

Такого рода официальные нападки не приносят пользы эстонско-российским отношениям и отравляют отношения между людьми. В этом смысле историей действительно должны заниматься историки.

Между прочим, говорят, что у Драмбяна были какие-то личные счеты к Марту Лаару...

К сожалению, ничего не могу сказать по этому поводу. Единственное, что с 1989 года в русской прессе меня постоянно обвиняют в нацизме, хотя мой дед погиб как раз от рук нацистов. Быть может, поэтому внимание этого несчастного (Драмбяна) сосредоточилось на мне.

Можете ли вы прокомментировать тот факт, что (по крайней мере, согласно проводимому на нашем сайте опросу) больше половины русских считает, что Драмбян, скорее, мученик, чем преступник? Почему?

Это прискорбно. Значит, они думают, что устроивший в Норвегии кровавую баню Брейвик – тоже мученик. Иногда люди недостаточно в курсе всех деталей, потому что кем иным можно считать человека, который пытается войти в министерство с бомбами, предназначенными для массового убийства людей, с арсеналом, достаточным для убийства всех находящихся в министерстве?

Эстония может быть счастлива, что бойни, подобной норвежской, нам удалось избежать.

Игорь Кулдмаа
www.dzd.ee