Моя Эстония

Впрочем, для самого Ядровского полет человека в космос начался двумя днями раньше: 10 апреля командир полка получил шифрограмму, в которой давались указания о подготовке летных экипажей к предстоящей работе. Нашего героя – начальника отдела связи полка, летавшего на боевом самолете, – вызвали в штаб и приказали обеспечить выполнение особо важного задания Центра.

«Мы сразу поняли, что приказ особенный. Такие шифротелеграммы поступали и раньше. Но в этот раз телеграмма была не на имя начальника штаба, а адресовалась напрямую командиру, что случалось крайне редко. В ней говорилось о подготовке, четком выполнении приказов, координации полета „объекта". Но что за „объект" – не уточнялось», – рассказывает Николай Петрович.

Парень из Чебоксар

– По профессии я не летчик, а воздушный стрелок-радист. Долго летал на дальнем бомбардировщике Ту-16. Выслуга в Советской армии у меня 32 календарных года, а в льготном исчислении – 48 лет.

– Как вы попали в армию?

– Я родился в Чебоксарах – столице Чувашии. Можно сказать, что я – ребенок войны, имею статус ветерана. Во время войны работал в колхозе, а потом смог пробиться на вагоностроительный завод. Мне было всего 13 лет, говорили, что маленький еще, но рабочих рук не хватало, и меня согласились взять. А в 1951 году я был призван на срочную службу и оказался в Средней Азии, в Фергане.

– В каких войсках?

– В ВВС. Еще на гражданке ходил в ДОСААФ, так что судьба была предрешена заранее. В армии познакомился со своей будущей женой, тут же за два года закончил восьмой, девятый и десятый классы. А когда аттестат зрелости был у меня в кармане, ко мне подошел командир и спросил, не хочу ли я учиться в военном училище. Нужно сказать, что ответ у меня был готов. До того я побывал дома в отпуске, посмотрел, как бедно мы живем, понял, что раз уже есть семья, то нужна и профессия. А поскольку мои старшие братья уже были военными, то долго думать я не стал. И поехал поступать в Челябинское военное авиационное училище штурманов. А медицинскую комиссию не прошел... Но училище имело еще один профиль – связь. Стрелком-радистом я и прибыл на станцию Белая Иркутской области.

Знакомство с Кедром

– Почему именно Белая была выбрана для работы с Гагариным?

– Видимо, сработала наша специфика. В 1960 году полк получил два самолета Ту-16. Новые. С завода. Но оборудованы они были не как бомбардировщики: люки на обоих были заполнены радиотехническими средствами, а также было установлено оборудование для заправки самолета в воздухе. За год мы освоили эти самолеты, сдали зачеты представителям казанского завода и приступили к выполнению основной задачи. Теперь это уже не тайна, что с севера или северо-запада в направлении Камчатки запускались баллистические ракеты. Белая находилась как раз в середине этого пути. Мы поднимались на этих самолетах, приближались к ракете, которая постоянно посылала сигнал – сообщала высоту, скорость полета, метеоусловия, об аварийных ситуациях. Мы принимали сигналы и передавали на Центральный командный пункт. И при возникновении нештатных ситуаций, например, если ракета отклонялась от маршрута, сообщали об этом на командный пункт и получали приказ о включении самоликвидации ракеты. К такой работе мы готовились и 12 апреля.

– Если не учитывать адресата, в тексте телеграммы было что-то необычное?

– Честно говоря, насторожило многое. Очень строгие предупреждения, четкие приказы, как работать узлу связи. Накануне провели тренировку. Было важно установить прямую связь с командным пунктом, откуда запускался «объект». Никаких телефонных станций, поднял трубку – и уже там. Тренировка прошла на отлично, а 12 апреля мы собрались на посту в семь утра по московскому времени. Провели проверку, доложили, что расчет к работе готов. Нас было десять человек.

Гагарин работал на четырех частотах: УКВ (ультракороткие волны), ДВ (дециметровые волны) и на двух частотах КВ (короткие волны). УКВ нам, конечно, было не достать. Взяли под контроль коротковолновую связь. Радистов я подобрал самых лучших, которые уже летали на задания такого рода. Все было засекречено: мы не знали, что представляет собой «объект», пилотируемый он или нет. И первое, что мы услышали – кто-то устанавливает связь. «Я – Кедр! Как слышите?». Между собой мы рассуждали: значит, человек, значит, самолет. Голос общался с Центром, обсуждалось оборудование, как кто-то устроился в кабине... А потом раздалось знаменитое «Поехали!», растянутое такое – «По-е-ха-ли!». Вот тут мы удивились по-настоящему. (Смеется). Мы не поняли, что это такое. Существует стандартный набор фраз, которые говорит каждый летный экипаж: запрашивает разрешение на взлет, получает его, сообщает: я – такой-то, взлетаю. В тот раз доклада не было. Обсудили, кто это полетел, и пришли к выводу, что это и не самолет вовсе.

Через какое-то время Кедр доложил, что самочувствие его нормальное, взлетную нагрузку он перенес хорошо, показания приборов – в норме. Все это записывалось и тут же передавалось на Центральный командный пункт. Прозвучали слова о невесомости, но окончательно все встало на свои места, когда Гагарин попросил доложить Центральному Комитету Партии, правительству и Верховному Совету СССР, что космический полет прошел нормально, ушибов и травм нет. Ну, как-то так. Открытым текстом.

После посадки мы получили телеграмму, в которой говорилось, что всему расчету объявлена благодарность. Сработали хорошо. И сообщалось имя героя – майор Юрий Алексеевич Гагарин. С этой телеграммой и папкой документов я и отправился в полк.

Зашел тихонько. Как раз проверяли готовность экипажей к следующему полету. Пробрался к своим. Как только сел, сразу стали спрашивать, где был, что делал. Я только ответил, что потом расскажу, как начальник штаба заметил, что мы перешептываемся, и позвал к себе.

Командир полка даже не поверил сначала. Примерно час ждали официального сообщения по радио. Замучили расспросами и шуточками. А когда Москва сообщила о полете Гагарина, командир полка отдал команду качать меня (смеется).

Дорога на Запад

В Сибири и на Дальнем Востоке Ядровский прослужил 18 лет. Говорит, что после окончания Академии решил проявить характер и попроситься на Запад. Но командиры запугали тем, что не выдадут диплом, и забросили его на берег Японского моря: дальше просто некуда. Но Запад в его жизни появился.

– Младший сын, которому еще года не было, начал сильно болеть. Его обследовала военно-медицинская комиссия, которая пришла к выводу, что ему противопоказан климат. Еле-еле добился перевода. И меня отправили в Смоленск, где находится штаб воздушной армии дальней авиации. Месяцев десять там прожил, работал, квартиры не было. А в июле 1974 года прибыл на службу в Тарту и еще девять «военных лет» прослужил в Эстонии.

– Дудаева видели?

– Дудаев пришел после меня, но я его хорошо знал. После увольнения в запас я работал начальником штаба Тартуской объединенной авиационной эскадрильи. Тридцать экипажей самолетов «Пчелка». А когда прибыл Дудаев, он начал заниматься, скажем так, личными делами. С военного аэродрома военному самолету нельзя взлетать с гражданским грузом: надлежало оформить полетный лист и лететь с другого аэродрома, в 15 километрах от Тарту. Я должен был поставить печать и расписаться, что требование выполнено. А Дудаев отправлял гражданские грузы с военного аэродрома. Мы много конфликтовали. Я не хотел подписывать, понимал, что для меня это опасно. Кроме того, он меня все время агитировал: что ты, сын чувашского народа, тут делаешь? Почему не едешь на родину? Ты имеешь большое звание, езжай, поднимай народ. Настроен он был очень националистически. И при этом делал что хотел.

– А какие грузы он отправлял?

– Мебель, ковры – полные самолеты на Чечню.

– За что его в Эстонии так любят?

– Видите ли, он был тут начальником гарнизона. Для эстонцев он был просто патриотом, который поддерживал стремление народа к независимости. Кстати, считалось, что он обещал военную поддержку Эстонии на пути к выходу из СССР, но это было невозможно. Не было у нас таких возможностей. Да что там… Дела давние…

– Давние. Расскажите о семье, вы же – богатый дед.

– Да (смеется), богатый. Внучка и внук, два правнука и правнучка. Сыновья тоже офицеры, служат в Российской армии. Так что семья большая.