«Педагогическая поэма» театра N099 и XXVI выпуска Школы театрального
искусства Эстонской академии музыки и театра – попытка студентов и
авторов спектакля разобраться во времени и в себе. Тексты Макаренко и
Станиславского, вопреки ожиданиям, в спектакле не использованы; здесь
есть фрагменты из жестокой драматургии Сары Кейн и почти такой же прозы
Пеэтера Саутера, философии Конфуция и Яана Каплинского.
При чем тогда декларированные театром Макаренко и Станиславский? А вот
при чем. Оба занимались воспитанием людей, которым предстояло жить и
работать в будущем относительно тех времен, когда создавались системы
Макаренко и Станиславского. Пространством для первого была суровая жизнь
в условиях только еще складывавшейся (до Большого террора оставалось
несколько лет) тоталитарной системы. Пространством для второго был
театр, который – что греха таить! – если это по-настоящему сильный
режиссерский театр, тоталитарен; демократия, особенно либеральная
демократия, здесь ведет к развалу. Тем не менее оба великих педагога в этических открытиях находили путь к воспитанию свободно мыслящей личности.
По стилистике «Педагогическая поэма» – синтез студенческой лабораторной
работы актера над собой и типичного спектакля театра N099, композиция
которого выстроена по ассоциативному ряду, так что связь между этими
сценами проявляется ближе к финалу. В спектакле заняты 14 студентов и
актриса Марика Ваарик, на долю которой выпало быть и протагонистом, и
провокатором, и кем-то вроде и.о. Станиславского: ее задача – загонять одного из студентов до изнеможения своим «не верю!».
Начало – ошеломляющее. На сцене, с трех сторон огражденной бортиками
вроде хоккейных, – пианино и гроб. После вступления (студентка выполняет
упражнение на публичное одиночество) из гроба доносится
хриплый кашель; студенты снимают крышку – и лежащая в гробу Марика
Ваарик по-свойски спрашивает их: «Курево найдется?» Гроб – сильная деталь
сценографии, похлеще чеховского ружья, которое непременно должно
выстрелить в финале; здесь он надолго исчезает и появляется заново уже в
конце, в довольно необязательной сцене, когда нацепившие бороды и
тщательно изображающие все старческие хвори молодые ребята пытаются
вдвоем втиснуться в гроб.
Спектакль рождался в Survival Camp (Лагере выживания) под Лондоном: три
недели актеры и их педагоги жили в одной палатке, в условиях полного
отрыва от цивилизации и запрета на секс – и оттого, подчеркивает Оясоо,
актерские импровизации были полны эротики и жизненной силы.
При чем тогда декларированные театром Макаренко и Станиславский? А вот
при чем. Оба занимались воспитанием людей, которым предстояло жить и
работать в будущем относительно тех времен, когда создавались системы
Макаренко и Станиславского. Пространством для первого была суровая жизнь
в условиях только еще складывавшейся (до Большого террора оставалось
несколько лет) тоталитарной системы. Пространством для второго был
театр, который – что греха таить! – если это по-настоящему сильный
режиссерский театр, тоталитарен; демократия, особенно либеральная
демократия, здесь ведет к развалу. Тем не менее оба великих педагога в этических открытиях находили путь к воспитанию свободно мыслящей личности.
