Моя Эстония

Поезд Москва — Таллинн пересекает границу под утро. Даже собаки, заглядывающие в купе, кажутся сонными. Обычные формальности: что везете?

Табак, наркотики, алкоголь? Вопрос таможенника, нет ли у меня с собой музейных или архивных раритетов столетней давности, по-моему, развеселил нас обоих.

Мой багаж не вызывал подозрений. (Не то что дамская сумка при вылете в конце мая на конференцию в Варшаву. В Таллиннском аэро­порту из нее вытрясли буквально все, правда, с извинениями.)

И только потом дошло — в моем дорожном чемодане безо всякой маскировки, в канцелярской папке, лежала старая, именно столетней давности тетрадь — бесценная рукопись.

Эту рукопись подарил мне на презентации книги «Мария Карамзина. Ковчег. Стихотворения. Судьба. Памятные встречи. Письма И.А. Бунина к М.В. Карамзиной» (Vene Еntsüklopeedia (VE), 2008) сын погиб­шей в ссылке поэтессы Михаил Васильевич Карамзин. Он приехал из Санкт-Петербурга. Специально. Как на долгожданную личную встречу.

Трагедии ХХ века

Встреча состоялась в Москве, в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына, 15 марта 2011 года. О нашем давнем сотрудничестве и выставке 2008 года «Архипелаг ГУЛАГ: эстонский остров», проведенной совместно с Министерством культуры ЭР, рассказал собравшимся директор Дома Виктор Москвин.

На встрече, кроме многочисленных гостей, присутствовали посол Эстонии в Москве Симму Тийк, советник посольства по культуре Хелена Тедре, эстонское телевидение.

Обо всем этом можно прочитать в свежем номере журнала «Выш­город» 3-4, 2011: «Через все окаянные дни». («Окаянные дни» — это от Бунина, приобщившегося к Прибалтике не только своим путешествием 1938 года, но и дружбой с Марией Карамзиной.)

Памяти матери и отца посвятил свое полуторачасовое выступление Михаил Васильевич Карамзин, вновь перестрадав свое горькое детство. Из детдома его снова приняла родная Эстония, вернее, жившая по­сле войны в Таллинне кивиылиская соседка семьи Карамзиных. С ее дочерью, Лидией Александровной, он переписывается до сих пор.

Тема жертв двух депортаций в Эстонии (первая — 70 лет назад, 14 июня) у нас продолжается. В недавних номерах «Вышгорода»: «Глазами ребенка» Юри Вейс-Вендт (5, 2009); главы из мемуаров Рейна Казака «Полвека в объятиях Сатаны» (6, 2009; 1-2, 2011); «Выжившая» Валентине Нылвак (3-4, 2010).

Кстати, детство Михаила Карамзина, Юри Вейса-Вендта и Рейна Казака — одна и та же пора. Как правило, мать шла в ссылку с детьми, отец — чаще всего — на расстрел.

В 3-4-м номере «Вышгорода» за 2011 год опубликован и очерк Александра Зорина «Рыцарские латы Евфросинии Керсновской», выдворенной со своего бессарабского двора прямо на гулаговские нары. Она — одна из постоянных героинь-подвижниц наших публикаций.

Отбывавший «сроки» эстонский доктор Мардна диктовал медсестре Фросе в Норильской зековской больнице истории каторжных болезней.
Как все это вписать в трагедию ХХ века? Где истина? Что есть доб­ро и зло? Что значит жертвовать собой?

В одном из писем 1992-го или начала 1993 года Юрий Михайлович Лотман, отказываясь от интервью, написал: «Мы хотим получить истину как можно быстрее, как готовые ботинки, сшитые на «никого».

А истина дается только ценой жертвы самого дорогого. /.../ Рылеев максимально жертвовал, когда пошел на эшафот, а Пушкин — когда не пошел на эшафот. Истину надо найти для себя свою и принести ей жертву — так, как Авраам принес Исаака...» («Вышгород»
1, 1994).

30 мая этого года в Варшавском университете на Международных Дружниковских чтениях этой цитатой и начинался мой доклад «Миссия журнала «Вышгород» в современной европейской культуре».

«Дух Тарту» (название новеллы Майму Берг в переводе Светлана Семененко) витал над нами и на полмесяца раньше — 12 мая в посольстве Эстонии в Москве, на презентации журнала «Вышгород» и книг Эстонского культурного центра «Русская энциклопедия». Среди них были и новые книги — детский альманах «Волшебное Слово» и роман Асты Пылдмяэ «Письма ласточкам. Эпистолярная элегия».

По ком звонит колокол?

Два года назад мы с Майму Берг здесь же отвечали на вопросы читателей по поводу ее романа «Я любила русского», изданного в Таллинне (VЕ 2009), и одноименного ее московского сборника («Хроникер», 2009). И так же, как тогда, встречу открывал посол Симму Тийк.

Взаимообогащение, диалог двух культур, способствующий взаимопониманию, неформальное общение — чего же лучше! И неожиданный экскурс в 1970-е.­ Они жили в одном доме — Аста Пылдмяэ, уже окончив Тартуский университет, и студент Симму Тийк...

Как всегда, наши журналы и книги не продавались — мы привезли их в дар. Так что директору главной Всероссийской детской библиотеки Галине Кисловской, с которой мы договорились организовать знакомство с уникальным изданием и на ее территории, второго экземпляра «Волшебного Слова» не досталось. Разлетелись и «Ласточки».

Автор преподносила свое детище в оригинале, по-эстонски. Марина Тервонен — как переводчик, интерпретатор.

Пролистайте «Эпистолярную элегию» — и с высоты птичьего полета вы увидите где-то в пространстве и времени Освенцима Красную Шапочку.

А на берегу речки Пеэду чудную симфонию природы заглушит резкий, трагический скрежет электропилы Бориса Кабура, изобретенной им в сталинском лагере... Вы услышите «Ночь» Рубинштейна в послевоенной вечерней тоске замка Пуурмани, а в ирреально светящемся ночью книгохранилище — голос читавшего стихи Поэта.

Аста Пылдмяэ назвала рисунки Веры Станишевской, оформлявшей «Письма», тонкой иконографией, а свою книгу — радостной. Но тогда по ком звонит колокол? По замерзающим в долгом пути ласточкам, олицетворяющим саму жизнь?

По Человеку, который лечил детей, оставлял на крыльце чашку с водой для птиц, в прихожей — свет для собаки, «знал все молитвы и еще одну»? Или по звонарю церкви в замке Виперсдорф, несущему огромную бадью с кормом для свиней через писательские могилы?

Авторский «круг»

Вернулась из Варшавы прямо на Лотмановские дни в Таллиннском университете, которые проходили в этом году 2-5 июня. В прошлом году вышло наоборот: от Лотмана — в Краков.

И в Варшаве, ссылаясь на «предуведомление» к публикации нескольких глав последнего романа Юрия Дружникова «Первый день оставшейся жизни», вышедшего еще при его жизни, очертила наш авторский «круг». В нем особая атмосфера, «где нет «чужих», сторонних, совершенно безличных имен» («Вышгород» 6, 2008).

Эмигрант конца 1980-х, калифорнийский профессор Юрий Дружников со всею своей демифологизацией осовеченных святынь, несмотря на беспощадную официальную критику, все-таки завещал себя пушкинской России (в Москве в ближайшее время выходит трехтомник его пушкинианы).

Юрий Лотман за 30 лет до этого, по сути, тоже «эмигрировал» — из Ленинграда в европейский Тарту, — где стал великим, но не официозным пушкинистом, создав биографию своего Пушкина.

Однажды Юрия Михайловича спросили, почему он не уезжает на Запад, ведь там его примут с распростертыми объятиями. Ответил: санитарный врач должен оставаться в бараке. Он «лечил» больное общество — как просветители, которых любил...

Из лекции отца Александра Меня: Истина «открывается как Личность!» («Вышгород» 5, 2010).
Миссия? Не знаю. Может быть, это личные встречи. Может быть, восстановленная (восставшая!) память. Или старые письма и ветхие рукописи, которые возвращают нам живой голос Поэта?

Людмила Глушковская
www.rus.postimees.ee