Известие о том, что «Преступление и наказание» Май Мурдмаа опять
будет представлено публике, обрадовало меня, поскольку я считаю это не
только пиком творчества Мурдмаа, но и вообще одной из самых мощных
балетных постановок, которые я когда-либо видела в жизни.
Это произведение, в котором душевное и эмоциональное состояние нашли
выразительное физическое соответствие, психологически точны и в то же
время поэтически образны.
Однако меня напугало то, что балет поставлен не в том театре, которому
Мурдмаа отдала большую часть своей жизни и энергии и в котором она
сформировала балетную труппу со своим лицом, а в другом — в Русском
театре. Сидя в зале, я испытывала стыд перед хореографом — стыдно было
смотреть, как обходятся с нашими культурными ценностями.
В том мире, частью которого Эстония себя считает, принято ценить свое
культурное наследие и хранить в репертуаре творчество своих хореографов
даже тогда, когда они уходят. И даже тогда, когда балет был поставлен не
20, а 80 и более лет назад.
Однако у нас в Эстонии, судя по всему, укореняется тенденция — если
хореограф не связан с театром, то ни его, ни его творчества не
существует.
Слишком однозначно
Нынешний вариант «Преступления и наказания» ввиду обстоятельств стал
«рационализированным», без танцевальной труппы, сосредоточенным на
трех героях — это Раскольников, совершающий преступление, пристав
Порфирий, олицетворяющий совесть Раскольникова, и проститутка Соня,
символизирующая искупление.
В самом начале, во время танцевального монолога Раскольникова, звучит
пояснительный текст Достоевского, который, с одной стороны, придает
истории конкретность, а с другой — вынуждает к слишком однозначной
интерпретации.
«Преступление и наказание» Мурдмаа никогда не было иллюстрацией к
роману Достоевского, а отталкивающимся от произведения
балетно-философским размышлением о влиянии любого преступления на
человека, о его муках совести и о возможностях избавления от них. Можно
даже сказать, что речь у Мурдмаа идет о сакральной истории искупления,
поскольку освобождение может прийти только через исповедь и раскаяние,
через милость Всевышнего.
Сакральное измерение размышлений Мурдмаа поддерживает музыкальное
оформление из произведений Арво Пярта, которое в отличие от времен
20-летней давности звучит в записи. Это тоже одно из явлений, укореняющихся в эстонских театрах. В данной
ситуации это неизбежно, поскольку речь идет о независимом предприятии,
однако такое можно увидеть и в театре, где есть оркестр и дирижер.
Но, увы, даже очень хорошие консервы — это всего лишь консервы, и в
данном случае однообразие звука (части, исполняемые оркестром и хором,
звучали с той же громкостью, что и фортепьянное соло) лишило все
действие рельефности. Жаль...
Разумеется, ни одно сценическое произведение не может быть
жизнеспособным без хороших исполнителей. Сергей Упкин, бесспорно,
является не только одним из самых блистательных и стильных танцовщиков
эстонского балета, но и вообще выдающимся исполнителем.
Хорошо, что у него есть роль, заслуживающая его таланта, и он виртуозно
играет ее. Хрупкая Эве Андре словно создана для персонажа Сони, а
Виталий Николаев в роли Порфирия в очередной раз демонстрирует свой
выдающийся актерский талант.
Балет — это не цирк
Все исполнители сливаются со своими ролями. Глядя на них, я вдруг
поняла, из-за чего нынешняя балетная труппа театра Estonia такая
неоднородная. Те артисты, которые в своей творческой деятельности
соприкасались с Май Мурдмаа и ее командой репетиторов, в состоянии
осуществлять и продолжать традицию балетных танцоров, владеющих
актерским мастерством.
После ухода Мурдмаа центр тяжести сместился на физическую
состоятельность танцоров. В результате сложилась такая ситуация, когда в
репертуаре появляется произведение (например, «Манон»), требующее
больше, чем хорошей растяжки ног, то справляются с ним только те, кому
знакомо понятие, что балетное искусство — это не спорт и не цирк.
Преступление против эстонского балета и театра Estonia уже совершено,
поэтому не замедлило явиться и наказание. Будет ли найдено и
искупление? «Преступление и наказание» Мурдмаа 20 лет спустя позволяет
надеяться на это. Надежда умирает последней.
Однако меня напугало то, что балет поставлен не в том театре, которому
Мурдмаа отдала большую часть своей жизни и энергии и в котором она
сформировала балетную труппу со своим лицом, а в другом — в Русском
театре. Сидя в зале, я испытывала стыд перед хореографом — стыдно было
смотреть, как обходятся с нашими культурными ценностями.
